Лили почти поверила, что бабушка ее слышит, старается проснуться и выйти из своего глубокого сна. Что же с ней сделал Эдвард?
Новая встреча с Эдвардом возродила в ней ощущение беззащитности и задела за живое. Несмотря на уверения Патрика, что Эдвард не осмелится беспокоить ее в больнице и что полиция за ним следит, она вздрагивала от звука шагов в коридоре и при виде теней на стеклах двери в палату.
Ему всегда очень легко удавалось убедить людей, что он хороший человек и у него добрые намерения. Поэтому она вполне могла представить себе, как он уговаривает медсестер пропустить его в палату к Мэйв. В свое время она безоговорочно верила ему — верила, что рядом с ним она в полной безопасности. То, как он обнимал ее по ночам, гладя ее волосы, прося рассказать о ее семье, воспитании, ужасной печали, которую она испытывала после гибели родителей.
Она помнила, как лежала в его постели в квартире, которую он снимал в Готорне, через неделю после того, как они вернулись из Вашингтона, сразу после Рождества. Он слушал ее, держа в своих объятиях. Она рассказывала ему о живописи и картинах, вышитых на холстах и имеющих свою историю.
Пейзажи Коннектикута — импрессионисты за своими мольбертами на берегу реки; дети, играющие на пляже в Хаббардз-Пойнт; парусные лодки в заливе Готорн.
— Я просто люблю рассказывать истории и заниматься этой работой, — говорила она тогда. — Особенно мне нравятся люди, с которыми я встречаюсь.
— Надеюсь, их оплата достойна твоей работы, — сказал он.
В разговоре он вытянул у нее, что она хорошо зарабатывает, печатая свои холсты и продавая их в дорогие магазины подарков на восточном побережье от штата Мэн до Флориды.
Он работал биржевым маклером в фирме «Компаньоны Уолл-стрит в Коннектикуте». Хотя после окончания Гарвардского университета он поменял несколько подобных компаний, эта фирма, по его словам, была самой лучшей. У него были богатые клиенты, которые относились к нему как к другу или даже как к сыну.
— Кроме того, я работаю тренером по бейсболу и баскетболу в детской спортивной школе, — сказал он. — Хочу дать детям то… — Он запнулся и задумчиво поцеловал ее в лоб. — В общем, хочу дать им те преимущества, которых у меня никогда не было.
— Но ты учился в Гарварде, — напомнила она
Он рассмеялся:
— На спортивные стипендии, потому что неплохо играл в бейсбол и регби. Иначе мои родители не потянули бы. Поверь мне, единственный колледж, который видели мои родители, этот тот, в котором моя мать мыла полы. А институтом моего отца была тюрьма.
— Бедный Эдвард, — проговорила она потрясенно.
— Ну, это помогло мне понять, куда я не хочу попасть в своей жизни. — Он снова целовал ее в голову. — А священник моего отца оказался замечательным человеком — он стал мне вроде наставника, пока мой отец был, так сказать, недоступен. Он показал мне, что служение людям — единственно правильная дорога в жизни. Помогая другим, ты находишь свой собственный путь.
— Какой замечательный жизненный принцип! — сказала Мара.
— У меня была тяжелая жизнь, — вздохнул Эдвард, повернувшись так, чтобы смотреть ей прямо в глаза. Она помнила, каким кротким и добрым был его взгляд. Она чувствовала всепоглощающую любовь, которая, исходя от него, вливалась прямо ей в душу. — Когда я был мальчишкой, меня сильно били, Мара. Не буду рассказывать тебе детали — хочу избавить тебя от них.
— Эдвард!
— Я никогда ни за что не обидел бы ни одной живой души. — Он нежно гладил ее щеку, будто она была для него самым дорогим человеком на свете. — Именно этому научило меня мое детство: выражать любовь и быть нежным.
— Ты очень нежен, — сказала она тогда
Он кивнул:
— Но я хочу быть еще нежнее. Научишь меня, как это сделать?
— Мне не нужно тебя учить, — ответила она, тронутая его открытостью и честностью. Сама она всегда хранила свою боль глубоко внутри себя, но теперь рассказала ему, как утонули ее родители.
— Мы оба прошли через многое. — Эдвард прижался губами к ее шее. Она почувствовала, что его щеки стали мокрыми от слез и что он изо всех сил старается не разрыдаться. — Я никогда не встречал никого, кто бы понимал меня так, как ты. Будто мы судьбой предназначены быть вместе.
Его слова заставили ее подумать, что любовь именно в этом и заключается. Перестать быть замкнутой и, может, начать верить в то, что мир не такое уж плохое место, в конце концов.
— Я люблю тебя, — прошептал Эдвард.
И ответные слова сошли с губ Мары, прежде чем она успела подумать:
— Я тоже тебя люблю. — Первый раз в жизни она говорила их мужчине.
— Я хочу всегда быть рядом с тобой, — сказал он.
Мара почувствовала, как дрожь пробежала вдоль спины — ощущение волнения и страха одновременно. А не слишком ли он торопится?
На стене его квартиры висела фотография — прекрасный старинный снимок в красновато-коричневых тонах с изображением китобойного судна, покрытого льдом. Позади судна громоздились высокие утесы, все было покрыто сияющим льдом. На носу судна было видно его название — «Пик». Мара посмотрела на этот снимок — образ бесконечной, жестокой зимы — и подумала, могут ли два человека согреть и сделать друг друга счастливыми на всю жизнь.
— Китобойное судно моего прапрадеда, — проследив за ее взглядом, сказал он.
— Правда?
Он кивнул, глядя на фото, как будто это было окно в другой, лучший мир.
— Он был его капитаном — меня назвали в честь него. В начале девятнадцатого столетия наша семья была очень богатой, все ее уважали. Эдвард Хантер был искателем приключений и исследователем. На некоторых картах есть проливы недалеко от Огненной Земли, названные в его честь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99