— Н-не думаю, что идея хороша, — пробормотал Кеннет, размыкая руки.
Он поспешно вылез из кровати, схватил со стула джинсы, натянул их, не дав себе труда возиться с молнией.
— Ешь суп! — бросил Лэверок и скрылся за дверью.
Возвратившись в салон, Кеннет оглянулся по сторонам, не зная, чем себя занять. Больше всего ему хотелось вернуться к Шатти Арран… и поймать ее на слове. Но сумеет ли он ограничиться одним-единственным поцелуем? Или перейдет к ласкам, а вслед за ласками последует нечто куда более интимное и чувственное? Да, Шатти на редкость несносна, нахальна, но до чего же при этом неотразимо сексапильна!
Кеннет выругался. Эта Шатти Арран, чего доброго, замужем, а он на чужую собственность отродясь не покушался. Черт подери, ее семейный статус — это еще меньшее из зол. Что, если особа эта — преступница… возможно, даже сбежала из тюрьмы! Лэверок уселся за стол и взъерошил волосы. Ну почему он не в силах противиться обаянию этой девушки? И как это они умудрились перейти от вполне нейтрального разговора о ее происхождении к…
Лэверок выругался снова. Девица нарочно предложила поцеловаться — чтобы отвлечь от разговора о несчастном случае и о ее прошлом!
Он вернулся в каюту и склонился над койкой. Шатти расширенными от тревоги глазами следила за ним, натянув одеяло до подбородка.
Одним неуловимым движением Кеннет склонился над нею, упершись коленом в матрас у самого бедра девушки, а ладонями — в подушку по обе стороны от ее лица.
— Ты спрашивала, не хочу ли я поцеловать тебя?
Изумрудно-зеленые глаза превратились в блюдца. Девушка чуть кивнула в знак согласия.
И Кеннет припал к ее губам. Этот поцелуй не был дружеским, ни к чему не обязывающим легким соприкосновением уст. Лэверок поцеловал ее с таким исступленным самозабвением, что у Шатти зашлось сердце. Язык его скользнул внутрь, исследуя и наслаждаясь медовой сладостью. Кеннет придвинулся совсем близко, и Шатти оказалась в ловушке. Но она не попыталась отстраниться или вырваться, не дала понять, что происходящее ей неприятно. Он ожидал, что подобная дерзость шокирует девушку.
Но нет, она обвила его шею руками и с не меньшим пылом ответила на поцелуй.
И Кеннет понял, что погиб. В жизни ему доводилось целовать многих женщин, но никогда партнерша не наслаждалась поцелуем так, как Шатти, и не откликалась с такой непосредственностью. Эту девушку он мог бы целовать на протяжении часа или двух, или даже трех и в итоге не насытился бы. Ореол тайны, окружающий Шатти, делал ее еще соблазнительнее, еще желаннее…
На осознание собственной ошибки Кеннету потребовалось несколько минут. Отстранившись, он уже точно знал, что целовать Шатти никоим образом не следовало, и при этом не сомневался, что поцелуй этот — не последний. Раз испытав сладость ее уст, он захочет прильнуть к ним снова и снова. Кеннет открыл глаза — девушка улыбалась. Он задержал взгляд на ее губах, влажных, чуть припухших и с трудом справился с искушением взять от них больше.
— Вот теперь мне куда теплее, — промурлыкала Шатти. — Спасибо.
Кеннет вскочил с койки и направился к двери. Еще не хватало, чтобы Шатти заметила, какую реакцию вызвал в нем поцелуй.
— Отлично, — буркнул он. — Значит, повторять не придется.
Захлопнув за собою дверь каюты, Кеннет поднялся на палубу и вновь прокрутил в сознании последние несколько минут своей жизни. Его одолевало неприятное подозрение, что ситуацией он не владеет, — напротив, им беззастенчиво манипулируют. Но он этого не потерпит, нет! Отныне и впредь он будет видеть в Шатти Арран только ассистентку, а вовсе не прекрасную, желанную, неотразимую сирену, поцелуи которой заключают в себе обещание неизъяснимых восторгов.
Рассвет уже занимался, когда Шатти открыла глаза. Со сна она не сразу поняла, где находится. Ей снился дом, ее спальня в эдинбургском родовом особняке семейства Кэссилис, ее огромная кровать с пологом на четырех столбиках, мягкие подушки, пуховые одеяла… Когда-то она была здесь так счастлива! Но все изменилось безвозвратно, когда родители приняли сторону человека, которому она отныне не могла доверять.
При этом воспоминании сердце девушки привычно заныло. Шатти казалось, что ее предали, сочли глупой дурочкой, обвели вокруг пальца.
Вскоре после помолвки она случайно услышала, как жених беседует по телефону с женщиной, с которой его явно связывают отношения более чем просто дружеские. И эти розовые конверты с виньеточками на его рабочем столе, надписанные женской рукой… И тот прелестный атласный пеньюар с оборочками, что Эдам купил в отделе женского белья в одном из роскошных столичных супермаркетов, даже не подозревая, что невеста его выбирает перчатки в секции напротив.
Шатти полагала, что пеньюар предназначается ей, и уже предвкушала, как лукаво пожурит жениха за «слишком дерзкий» подарок… Но пеньюар куда-то исчез, словно его и не было;
Эдам ни словом не упомянул о купленной вещи.
А ведь старшая сестра Эдама была уже не в том возрасте, чтобы носить столь легкомысленные вещички… Впрочем, кто знает?
Когда Шатти сообщила жениху о своих подозрениях, тот, нимало не смутившись, принялся все отрицать. На каждый упрек у него находилось вполне правдоподобное объяснение и убедительный ответ — на каждый вопрос. А лорд и леди Кэссилис горой встали на защиту жениха, уверяя, что Шатти все поняла не так, что она слишком мнительна, слишком требовательна… Какое-то время девушка утешала себя мыслью, что, наверное, так оно и есть.
Но сомнения не проходили. И по мере того как приближался день свадьбы, глядя на Эдама Мюира, Шатти представляла себе их совместную жизнь, полную недомолвок, недоверия, сожалений… Девушка все острее чувствовала, что не в силах распорядиться собственной судьбой, не в силах воплотить в реальность те многообещающие задатки, что видел в ней любящий дедушка.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46