Поглядел архиерей на Ивана – насквозь, до самого дна – и ни слова не сказал, вышел.И остался Иван сам-один в своей церкви: все ушли, не стерпели мертвого духа. 1920 Бяка и Кака В печурке у мужика – пух утиный сушился. И завелись в пуху Бяка да Кака. Вроде черных тараканов, а только побольше, рук две, ног две, а язык один – дли-инный: пока маленькие были, сами себя языком, вместо свивальника, пеленали.Хорошенькие такие, богомольные – мужик на ночь – Троеручице поклоны бьет, а Бяка да Кака сзади – спине мужиковой. Днем из избы сор носили; по престольным праздникам, в новых красных рубашечках, мужика поздравляли. И до масленицы было – как нельзя лучше.На масленице – принес браги мужик: такая брага – все вверх дном. Рожи, харчи, нечистики; ухваты – по горшкам, черепки; изба – трыкнула и самоходом пошла – куда глаза глядят. А мужик – без задних ног и на брюхе – огарок догорает, потрескивает: вот-вот мужикова рубаха займется.Бяка да Кака со всех ног кинулись: огарок тушить.– Да пусти ты: я потушу.– Нет ты пусти: я…– Я мужика больше люблю; а ты – так себе, я зна-аю!– Нет я больше. А ты Бяка!– Я – Бяка? А ты – Кака! Что, ага?Да в ус, да в рыло – и клубком по полу. Катались-катались, а от огарка – рубаха, от рубахи – мужик, от мужика – изба. И с мужиком, с избой вместе – Бяка и Кака: от всего – одна сажа. 1920 Четверг Жили в лесу два брата: большенький и меньшенький. Большенький – неграмотный был, а меньшенький – книгочей. И близко Пасхи заспорили между себя. Большенький говорит:– Светлое Воскресенье, разговляться надо.А меньшенький в календарь поглядел.– Четверг еще, – говорит.Большенький ничего малый, а только нравный очень, за-воротень, слова поперек не молви. Осерчал большенький – с топором полез:– Так не станешь разговляться? Четверг, говоришь?– Не стану. Четверг.– Четверг, такой-сякой? – зарубил меньшенького большенький топором – и под лавку.Вытопил печку, разговелся большенький чем Бог послал, под святыми сел – доволен. А за теплой печкой – вдруг сверчок:– Чтверг-чтверг. Чтверг-чтверг.Осерчал большенький, под печку полез – за сверчком. Лазил-лазил, вылез в сопухе весь, страшный, черный: изловил сверчка и топором зарубил. Упарился, окошко открыл, сел под святыми, доволен: ну, теперь кончено.А под окошком – откуда ни возьмись – воробьи:– Четверг, четверг, четверг!Осерчал большенький еще пуще, погнал с топором за воробьями. Уж он гонялся-гонялся, какие улетели, каких порубил воробьев.Ну, слава Богу: зарубил слово проклятое: четверг. Инда топор затупился.Стал топор точить, – а топор об камень:– Четверг. Четверг. Четверг.Ну, уж коли и топор про четверг – дело дрянь. Топор обземь, в кусты забился, так до Светлого Воскресенья большенький и пролежал.В Светлое Воскресенье – меньшенький брат воскрес, конечно. Из-под лавки вылез – да и говорит старшему:– Будет, вставай. Вздумал, дурак: слово зарубить. Ну уж ладно: давай похристосуемся. 1917 Огненное А Которые мальчики очень умные – тем книжки дарят. Мальчик Вовочка был очень умный – и подарили ему книжку: про марсиан.Лег Вовочка спать – куда там спать: ушки – горят, щечки – горят. Марсиане-то ведь, оказывается, давным-давно знаки подают нам на землю, а мы-то! Всякой ерундой занимаемся: историей Иловайского. Нет, так больше нельзя.На сеновале – Вовочка и трое второклассников, самых верных. Иловайского – в угол. Четыре головы – над бумажкой: чертят карандашом, шу-шу, шу-шу, ушки горят, щечки горят…За ужином большие читали газету: про хлеб, забастовки – и спорят, и спорят – обо всякой ерунде.– Ты, Вовка, чего ухмыляешься?– Да уж больно вы чудные: марсиане нам знаки подают, а вы – про всякую ерунду.– А ну тебя с марсианами… – про свое опять. Глупые большие!Заснули наконец. Вовочка – как мышь: сапоги, брюки, куртку. Зуб на зуб не попадает, в окошко прыг! – и на пустой монастырский выгон за лесным складом купца Заголяшкина.Четверо второклассников, самых верных, натаскали дров купца Заголяшкина. Сложили из дров букву А – и заполыхало на выгоне огненное А для марсиан, колоссальное огненное А: в пять сажен длиной.– Трубу!.. Трубу наводи скорее!Навел мальчик Вовочка подзорную трубу, трясется труба.– Сейчас… кажется… Нет еще… Сейчас-сейчас…Но на Марсе – по-прежнему. Марсиане занимались своим делом и не видели огненного А мальчика Вовочки. Ну, стало быть, завтра увидят.Уж завтра – обязательно.– Ты чего нынче, Вовочка, чисто именинник?– Такой нынче день. Особенный.А какой – не сказал: все одно, не поймут глупые большие, что именно нынче начнется новая, междупланетная, эпоха истории Иловайского: уж нынче марсиане – обязательно…И вот – великая ночь. Красно-огненное А, четыре багровых тени великих второклассников. И уж наведена и дрожит труба…Но заголяшкинский сторож Семен – в эту ночь не был пьян. И только за трубу – Семен сзади:– Ах-х вы, канальи! Дрова-а переводить зря? Держи-держи-держи! Стой-стой!Трое самых верных – через забор. Мальчика Вовочку заголяшкинский сторож изловил и, заголивши, высек.А с утра великих второклассников глупые большие засадили за историю Иловайского: до экзамена один день. 1918 Первая сказка про Фиту Завелся Фита самопроизвольно в подполье полицейского правления. Сложены были в подполье старые исполненные дела, и слышит Ульян Петрович, околоточный, – все кто-то скребется, потукивает. Открыл Ульян Петрович: пыль – не прочихаешься, и выходит серенький, в пыли, Фита. Пола – преимущественно мужского, красная сургучная печать за нумером на веревочке болтается. Капельный, как младенец, а вида почтенного, лысенький и с брюшком, чисто надворный советник, и лицо – не лицо, а так – Фита, одним словом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9