И уж еле дышут.Захлопал крыльями Петр Петрович – и скорей через забор, пока Аннушка не увидела. Бабы – они ведь какие: беда с ними! 1916 Дьячок Слыхано ли, чтоб кто-нибудь по выигрышному билету выигрывал, да не по газете, а взаправду, так, чтоб и деньги выдали? А вот выиграл же кураповский дьячок, Роман Яковлич Носик, и вчерашнего числа получил в казначействе пять тысяч. Теперь – чисто царь: все может.Роман Яковлич Носик – сложения деликатного, и мысли у него – деликатные, возвышенные: насчет облаков, стихов господина Лермонтова. А в кураповской церкви – милее всего дьячку Моисей на горе Синайской, в облаках алых, золотых и лилейных.Всю ночь дьячок ворочался с боку на бок: что бы это такое ему теперь сделать? И то хорошо, и это не плохо, да надо что-нибудь такое повозвышенней. И никак не придумать.Пошел утром в церковь, Моисею-пророку помолиться. Только увидал Роман Яковлич нестерпимую синь синайскую и на самой маковке из облаков нездешний град – сразу и осенило.Прибежал к дьячихе:– Ну, мать, собирайся! Нонче выезжаем.– Да ты спятил, что ли? Куда тебя буревая несет?А дьячок от волнения уж вовсе невнятен:– Жа-жалаю, чтоб, значть, к-как Моисей… На горе Синайской… чтоб, значть, облака…Ехали, ехали, текала, охала, пилила дьячка всю дорогу дьячиха. Приехали, стой: Кавказ называемый. Гора – две капли воды – Синайская, и зацепились за маковку неописанной красы облака.Только хотел дьячок на колени пасть – глядь, стоит телега парой, на грядушке – солдат кривой:– Пожалте, Роман Яклич, я за вами.– Чего такое? Кто послал? Куда?– А на маковку, в облака в самые… – и такой у кривого солдата глаз пронзительный, так насквозь и низает. Жуть, а ехать все равно надо: сел Роман Яковлич с дьячихой на телегу – и покатили.Сорок дней – сорок ночей на маковку ехать. Дьячиха – знай себе подзакусывает да чай с молоком пьет. А дьячок – будто к причастию, не пьет – не ест, исхудал, лицом посветлел. Уж будто видать и соборы синекупольные, и зубцы белые, и завтра Роман Яковлич, как Моисей, – в облаках…Под сороковой день ночью на постоялом лошадей кормили.– Ну, завтра – чуть свет приедем… – И показалось, кривой солдат подмигнул: – Время есть, – может, назад повернуть?– Что ты, кривой, господи помилуй! На самый напоследок – да повернуть?Закрылись веретьем да сверху армяком дьячковым, улеглись в телеге дьячок с дьячихой, погнал лошадей солдат. Дьячиха давно уж храпит, а дьячку – не до сна, сердце колотится, а нарочно глаза закрыл: потуда не откроет, покуда не осияет нестерпимая синь синайская, не запоют нездешние голоса…И случился грех: уморился ждать, задремал дьячок, как и приехали, не учуял. Только слышит – гаркнул кривой солдат:– Вставай, Роман Яклич, приехали!Стал дьячок глаза разожмуривать, потихоньку-потихоньку, чтоб не ослепнуть. Раскрыл: мга, изморось, осень, слякоть…– Ты чего ж, кривой, брешешь, чертов сын? При-е-хали! А облака-то где?– А это самые облака и есть, друг ты мой Роман Яклич… – да как загогочет – и пропал, и нет никого: одна изморось, мга, туман. 1915 Ангел Дормидон Был такой глупый ангел, по имени – Дормидон.Все ангелы, известно – от дыхания божия: дохнёт господь – и ангел, дохнёт – еще ангел. А тут погода была плохая, чихнулось – и вылетел ангел от чоха, оттого и несуразный. Рыластый, глазами, это, все туды-сюды, туды-сюды, и на левой руке, на мизинце, кольцо с аметистом: ну под стать ли это ангелу-то? А как до дела – так ему чтоб сразу все, с бухты-барахты, а потом и завалиться дрыхнуть. Так уж его терпели на небе, из милости больше.И приставили глупого ангела Дормидона за мужиком ходить. А мужик – тоже хорош: пьяница забубенный.Ходил, это, ходил Дормидон за своим мужиком по всем целовальникам – никак толку нет.«Ну коли так, – думает, – ладно. До белой горячки тебя допою, а потом уж сразу и раскаю».И мужику на ухо:– Вали, брат, наяривай! Ну-ка, еще по одной!И побежал мужик по деревне не в своем виде, без штанов, буянит – мочи нет, а в руках цеп: за своей же, мужиковой, тенью с цепом гоняется.А Дормидон в воротах, за вереей, с мужиковым братом спрятался, и оба за животики держатся:– Ха-ха-ха! Так ее, такую-сякую! Так ее, лови!Добежал мужик, тень – нырь в ворота. Мужик за ней:– А-а! Еще гогочешь, проклятая? Ну, посто-ой…Да как ахнет цепом сплеча! Ангелу-то чего подеется, а мужиков брат – так и свалился, как колос: мертвый.Полетел глупый ангел с донесением: так и так, происшествие. Взмылили ему голову, как надобно, а он стоит себе да перстень с аметистом вертит: как с гуся вода.– Ну, Дормидон, – говорит бог, – теперь уж как хочешь, хоть двадцать годов ходи, а чтобы у меня в рай мужика этого предоставил.– Фу-ты, господи: да неуж не предоставлю? Я-то? – и к мужику, на землю.А день был базарный: пошли с мужиком доски покупать – мужикову брату на домовину, и веревок – домовину спускать.Мужик тверезый, зленный – страсть! – Дормидона так и чешет:– Во-от въелся, чисто репей в хвост собачий! Ты долго еще за мной будешь?Дормидон – будто и не ему: знай, перстень вертит. А у самого в голове, как гвоздь:«И как бы это одним махом от мужика оттильдикаться?»Глядь – цыган мимо, свинью на аркане волокет: свинья визжит, упирается, веревка длинная, белая.Увидал Дормидон цыгана с веревкой – как по лбу себя хлопнет: батюшки мои, вот же… И мужику на ухо:– Покупай веревку-то, покупай. Веревка-то какая: нигде такой не найти.Купил мужик. И только, это, вышли с Дормидоном на выгон – ну, который за базаром выгон, – Дормидон хвать цыганов аркан мужику на шею – и поволок.Мужик – в голос:– Батюшки! Ослобони, родимый! Брат неприбран лежит! Куда ты меня?А Дормидону – потешно, ржет:– Ну-ка еще!
1 2 3 4 5 6 7 8 9