Он посмотрел на Грейс и, дважды сглотнув, с трудом проговорил:
– Ты, ты довела меня до этого, ты заставила меня… – Дональд посмотрел на кувшин, потом голова его опустилась, и он покачал ею из стороны в сторону. – Ты опозорила меня, унизила…
В этот момент как раз под окнами раздался голос Беатрис. Девочка чуть не плакала.
– Нет! Стиви! Нет, не надо, Стиви.
Стивен что-то ответил, но его слова были неразборчивы. Потом Беатрис громко закричала.
Грейс, зная, что Стивен наверняка начнет сейчас обижать девочку, хотела подойти к окну, но не смогла отвести глаз от Дональда. В этот момент она чувствовала к нему жалость.
Шатаясь, как пьяный, он подошел к низкому детскому стулу и, чтобы не упасть, уперся в него коленями. Его тело все еще подергивалось, когда он, подавшись вперед, еле слышно простонал:
– Ты безнравственна… ты не лучше, чем уличная женщина… шлюха.
Ее жалость исчезла.
– А кто в этом виноват? – прежде чем он успел что-то ответить, Грейс торопливо, с горечью, продолжила: – Ну, что ж, завтра я избавлю тебя от необходимости жить с безнравственной особой: я уезжаю… навсегда.
Дональд выпрямился, и как раз в тот момент, когда пронзительный крик Беатрис достиг высочайшей точки, вытянув дрожащую руку в сторону окна, с благоговейным ужасом спросил:
– Но дети… ты бросишь детей?
– Нет, – Грейс покачала головой: – Я не собираюсь… Дональд широко раскинул руки, как будто собрался закрыть своим телом какую-то пробоину, предотвращая ужасную катастрофу, и начал ходить в узком проходе между столом и стеной, напоминая своими быстрыми движениями заводную игрушку.
– Ты не можешь бросить моих детей… моих детей. Ты хочешь оставить их без матери, они будут жить в позоре. Слышишь? В позоре!
Подергивания его на секунду прекратились, потом он продолжал говорить – быстро, неясно и теперь почти бессвязно, о детях, о его детях. Грейс молча смотрела на него. Дональд напоминал ей ребенка, прибегнувшего к последнему средству самозащиты. Он не желал слушать ее, он знал, что она скажет: «Я забираю детей с собой». Он не допускал такого варианта и, по-видимому, считал, что если будет говорить без передышки, то она не сможет сообщить ему, что забирает детей. Как недалекий человек, Дональд видел теперь лишь один способ доказать собственную правоту – силой своего голоса.
– Прекрати! Немедленно! Прекрати, говорю тебе! – закричала неожиданно Грейс, как иногда прикрикивала на детей. Дональд замолчал и остановился, изумленно глядя на нее. Пот стекал по его лицу. Медленно и отчетливо Грейс продолжала: – Я уезжаю завтра и забираю с собой детей. Ты слышишь? И… и я скажу тебе сейчас кое-что… они не твои дети.
Ну, вот и все.
Дональд ссутулился и положил руки на стол. В этой позе он напоминал орангутанга. И даже в гортанных звуках его голоса послышалось что-то животное.
– Это мои дети, и тебе не удастся лишить меня их никогда… никогда. Понимаешь? Никогда эти дети не покинут меня, клянусь тебе.
– Стиви! Стиви! – все еще доносились с аллеи крики Беатрис. Грейс ощутила дрожь: ее спокойствие постепенно сменялось чувством страха.
Сейчас, когда Дональд склонился над столом и поднял голову, их глаза находились на одном уровне; они пристально смотрели друг на друга, пока Беатрис кричала в саду. Потом Дональд медленно выпрямился, вытащил платок и вытер пот с лица. Несколько минут он стоял, опустив голову и делая глубокие вдохи, потом уже более естественным тоном, не глядя на Грейс, проговорил:
– Я ничего больше не хочу слышать, и я прощу тебя, если ты перед Богом пообещаешь мне, что это никогда не повторится.
– Мне не нужно твое так называемое прощение, и я ничего не собираюсь обещать тебе.
Он медленно поднял голову и уставился на нее.
– Грейс… я сказал, что прощу тебя. Разве ты не понимаешь, чего мне стоило выговорить эти слова? Я – слуга Бога, но я и мужчина, которому ты нанесла ужасную обиду, ужасную обиду…
– Ужасную обиду? Ха! – хотя подобное «ха!» подразумевает смех, ни один мускул лица Грейс не шевельнулся. Она пыталась сдержать поток бранных слов, готовых сорваться с ее языка, – но безуспешно. Быстро кивнув Дональду, она продолжала: – Говорю тебе еще раз – не будь таким чертовым лицемером… «ужасную обиду»… Бог ты мой!
– Перестань ругаться. Я этого не потерплю, слышишь? Называй меня лицемером или еще кем-нибудь, как тебе подсказывает твой мелкий умишко, но я не позволю тебе ругаться в моем присутствии…
– Мама! Мама! Мамочка! – послышалось снаружи. Беатрис просто заходилась в крике. Грейс бросилась к окну, с горечью бросив через плечо в последний раз: – «Ужасную обиду…»
Даже когда она выглянула из окна, внимание ее лишь частично было занято дочерью, которая, стоя на коленях, била своими маленькими кулачками по земле, – голова Грейс все еще была переполнена словами, ужасными словами, которые она хотела бросить в лицо Дональда. Но в следующую секунду она позабыла обо всем: проследив, куда смотрит перепутанная девочка, она, к своему ужасу, поняла, чем вызваны громкие крики Беатрис. Стивен карабкался вверх по решетке, поднимавшейся под самое окно детской комнаты. Эта решетка использовалась в качестве опоры для тонких усиков ломоноса; мальчик преодолел уже половину высоты. Рука Грейс инстинктивно потянулась к горлу. Она знала, что не должна сейчас кричать на сына, но страх и напряжение последних минут превозмогли.
– Стивен! – возбужденно воскликнула она. Мальчик испуганно поднял голову. Потом, увидев, что мать является свидетелем его отважного поступка, он закричал:
– Послушай, мамочка, я могу долезть… – глядя на мать в эту минуту триумфа, он слишком отклонился назад.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82