"И в строю корабельном, и в конном строю, и в рядах пехотинцев, потоком сплошным, уходили бойцы на битву", - читала Эсфирь, возвышая голос и чувствуя собственное нарастающее сердцебиение, потому что она уже знала, что скоро начнутся такие безжалостные для персидской гордости строки, что Артаксеркс в гневе может позабыть о том, что сам только что заставил произносить их вслух.
"Это мне в наказание за то, что я похвалилась царю своими успехами в иноземных языках и хотела тем самым ещё больше понравится в его глазах и найти благоволение, - в смятении думала Эсфирь. - Я так хочу, чтобы мой царь больше всех, всегда, до конца жизни любил меня, только меня одну, и чтобы наше счастье никогда не кончалось... Хоть бы ему теперь стало скучно меня слушать и тогда не придется читать то место, где подробно описан разгром персидского войска на море и на суше, зачем я буду лишний раз расстраивать его"?
Но Артаксеркс слушал очень внимательно, не прерывая, и лишь только один раз переспросил:
- Повтори ещё раз, кто написал все эти звучные слова?
- Эсхил, родом из Элевсина, - ответила Эсфирь. - Говорят, он сам участвовал в этих сражениях, а потом описал увиденное. Он и теперь, должно быть, ещё жив.
- Как - жив? Ах, да, у них, у островитян, все может быть. Читай мне дальше, до самого конца.
Когда Эсфирь дошла до того места, где появляется вдовствующая царица Атосса, и постаралась говорить на разные голоса, чтобы передать диалог царицы с хором стражников, она увидела, что Артаксеркс смотрит на неё с особенной любовью и любуется игрой её голоса.
"Кто же вождь у них и пастырь, кто над войском господин?" - спрашивала Атосса.
"Никому они не служат, не подвластны никому."
"Как же сдерживают натиск иноземного врага?"
"Так, что Дариеву даже погубить сумели рать."
Эсфирь подняла на царя свои большие, лучистые глаза и заметила, что тот сразу же слегка переменился в лице и взгляд его сделался недоумевающим и надменным.
"Боже, что же тогда будет дальше? - подумала она в страхе. - Ведь это только самое начало и я ещё даже не дошла об известии о поражении, не говоря об описании, как бьются о скалы и качаются на волнах тела мертвых персов."
Но тут в трапезную, как всегда, запыхавшись, вбежал главный царский вестник, Авагф, кому доверено было сообщать царю важные новости.
- Во дворец только что прибыла вдовствующая царица Аместрида, мать нашего владыки, - с придыханием выговорил Авагф.
- Вот как? Значит, она все же приехала? - удивился Артаксеркс, поднялся со своего ложа, и лицо его сделалось испуганным, как у провинившегося мальчишки. - И она уже здесь? Распорядитесь устроить её и всех её слуг наилучшим образом в комнате для гостей и скажите, что я приму её в тронном зале.
Эсфирь с радостью отложила в сторону свиток и тоже встала.
- Не знаю, как начет загробной тени Дария, и тени царицы Атоссы, но, похоже, твое чтение вызвало дух моей матери, а это сделать на редкость трудно, - мрачно усмехнулся Артаксеркс, и Эсфирь увидела, как сильно царь взволнован новым известием, разом затмившем и поглотившем все остальное...
2.
...подобно грозовой туче.
Гонец из Персиполя ещё несколько дней тому назад принес в Сузы известие, подобное грозовой туче, что во дворец со своими слугами направляется мать Артаксеркса, вдовствующая царица Аместрида, и едет исключительно с целью самолично познакомится с той, кого её сын решил в скором времени объявить законной супругой и царицей трона.
Больше года Артаксерк не видел матери, он вообще редко вспоминал о её существовании, но теперь отчего-то заволновался. Скорее всего потому, что в душе он до сих пор несколько побаивался суровой Аместриды, которая, по слухам, безраздельно властвовала теперь над бывшим гаремом Ксеркса в Персеполе, устроив среди стареющих наложниц царя тюремный режим и вымещая на них прежнюю свою ревность и обиды.
Но Артаксеркс не вмешивался в жизнь матери и не отнимал у неё последних радостей, пусть даже и весьма своеобразных. Мало того, ему неоднократно в осторожных и витиеватых выражениях докладывали наблюдатели в Персеполе, что Аместрида и дня не может прожить без пива или крепкого вина, и если к вечеру вдовствующая царица не напивалась до полного бесчувствия, то была особенно страшна в неправедном, чисто женском гневе, во что легко было поверить, зная её нрав.
Артаксеркс понимал, что его мать способна на любые, самые непредсказуемые выходки, и будучи от природы наделен осторожностью, старался держаться от неё подальше. Более всех своих сыновей Аместрида была пристрастна к своему первенцу, Дарию, и Артаксеркс знал, что в глубине души мать никогда не сможет простить его за убийство старшего брата, пусть даже и праведное, в отместку за отца. Тем не менее Аместирда все равно будет ему мстить до конца своих дней, коварно и изощренно.
Трудно теперь сказать, как относилась Аместрида к своему мужу, к Ксерксу, особенно в конце жизни, когда тот почти что совсем отдалил от себя супругу и не желал видеть её возле себя по месяцу и дольше. Одно было известно доподлинно - всю жизнь Аместрида продолжала исступленно, до страсти ревновать своего мужа к многочисленным женам и наложницам, и терзалась по этому поводу настолько сильно, что до сих пор не могла унять своего гнева на женщин, чья красота давно померкла и впереди остатка жизни ушла ушла в небытие.
Но особенно всем запомнилась история ревности Аместриды к супруге родного брата Ксеркса - события эти потом ещё долго шепотом пересказывали во дворце и даже до сих пор время от времени вспоминали с заметным содроганием.
История эта началась, как и многие другие, когда любвеобильный и своенравный в любых своих прихотях Ксерск, влюбился в жену своего родного брата Масисты, в красавицу из Бактрии, где брат царя был назначен сатрапом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121