..
Гадасса выслушивала все эти правила с особым прилежанием, которое не укрылось от глаз Уззииля. Он удивлялся её хорошей памяти и тому, что приемная дочь Мардохея умела слово в слово повторить любой из его уроков.
Законов о любви и супружестве, которые Господь продиктовал Моисею на горе Синайской, было много, но все же ни в одном из них ни разу не говорилось, что нельзя под страхом смерти ложиться со своим двоюродным братом. Наоборот, по словам Уззиля выходило, что во все времена именно такое супружество считалось самым чистым и наилучшим в глазах Господа.
Разве случайно великий Авраам послал своего раба в Месопотамию к Вафуилу, брату Авраамову, чтобы тот именно из его дома привел жену для благословенного своего сына, Исаака? А ведь по родству Ревекка как раз приходилась Исааку двоюродной сестрой.
Точно также поступил и великий родоначальник всех двенадцати колен Израилевых, мудрейший Иаков, который семь лет, а потом ещё семь лет служил у родного дяди за свою двоюродную сестру, прекрасную Рахиль, от которой потом родились Иосиф Прекрасный и Вениамин, далекий предок Мардохея?
Точно также, могло было бы случиться и с Гадассой, если бы на свете не было Мары, первой и единственной жены Мардохея Иудеянина.
А ведь раньше у иудеев было по две, и даже по несколько жен - и это тоже считалось хорошим и праведным делом. Ладно, пусть хотя бы только две, двух вполне досточно, решала про себя Гадасса. Но теперь все иудеи, живущие в Сузах, Вавилоне и других больших городах за пределами земли своих отцов, смеялись между собой над персидскими вельможами и даже над самим царем, которые держали в своих гаремах множество жен, и Мардохей тоже не раз говорил про это со смехом, называя глупой жадностью. Пусть так, но две жены - это почти что как душа и тело...
Вот только кто из них - душа, а кто - тело, одна нетерпеливая плоть?
- Скажи, Мардохей, а кто я для тебя? - спросила однажды после собрания в доме Уззииля Гадасса - ей захотелось, чтобы он вслух назвал её своей двоюродной сестрой, дочерью любимого дяди Абихаила. Кто знает, не натолкнет ли его это вскоре и на другие мысли?
- Не понимаю, о чем ты? - удивился Мрдохей.
- Но ведь я тебе двоюродная сестра, разве не так? Я твоя двоюроная сестра, как была Рахиль - Израилю? - подсказала Гадасса, заглядывая ему в глаза. - Разве не так?
Мардохей задумался. Только он умел так глубоко думать о чем-то, слегка склонив голову на грудь, и, словно бы прислушиваясь к голосу своего сердца, и на лице его в такие моменты не было ни улыбки, ни недовольства, а лишь какая-то детская растерянность.
- Нет, совсем не так, - сказал он наконец. - Я считаю тебя своей дочерью, Гадасса. Дядя Аминадав сказал мне перед смертью: возьми девочку в свой дом и пусть она тебе тоже будет вместо дочери, потому что нет у неё ни отца, ни матери. С тех пор самых пор ты - моя дочь, Гадасса, а это ещё больше, чем сестра.
Он взлянул на девочку и увидел, что она с трудом сдерживает слезы и кусает губы, чтобы не заплакать.
"Ей больно вспоминать, что у неё нет ни отца, ни матери, а я всякий раз напоминаю ей об этом. Я - осел, старый, безмозглый осел!" - расстроился про себя Мардохей.
После этого разговора Гадасса перестала ходить на собрания в дом Уззииля.
Дочь - это то, что нельзя, через что нельзя переступить под страхом смерти.
Дочь - это одно сплошное - нельзя.
Последнее, что запомнилось Гадассе из уроков Уззииля, была старинная история про молодую женщину по имени Руфь, из моавитянок, которая после смерти мужа не захотела остаться на родине отцов, а пошла вместе со свекровью в иудейские земли.
"Куда ты пойдешь, туда и я пойду, и где ты жить будешь, там и я буду жить, народ твой будет моим народом, и твой Бог моим Богом, - вот что сказала свекрови кроткая Руфь. - И только смерть одна разлучит меня с тобой..."
Но потом добрами делами Руфь понравилась одному своему знатному родственнику, который взял её в жены, хотя был гораздо старше её, и она годилась ему почти что в дочери. А когда Руфь потихоньку легла на гумне в ногах Вооза, чтобы согреть его, тот похвалил её за то, что она не пошла искать ни бедных, ни богатых молодых людей, и не думала про разницу в возрасте. Ведь Вооз был гораздо старше Руфь, уже с сединой в бороде. А может быть, и выше всех, от плеч выше своего народа, который собирался на поле и на городской площади.
- Ты уже закончила, Гадасса? - тихо окликнула девушку Мара. - Тебя там сегодня не слышно и не видно...
- Осталось ещё немного, - отозвалась девушка, склоняясь над тарелкой с чесноком, который Маре наверняка придется перебирать заново.
"А что было бы, если бы Мара внезапно умерла? - вдруг подумала Гадасса. - Тогда все сразу могло бы получиться. А ведь вон сколько бывает в Сузах самых неожиданных случаев! Разве мог кто-нибудь предвидеть, что Цилла, совсем ещё молодая девушка, упадет в пересохший колодец и насмерть там разобьется? Но уже прошло по Цилле семидневное оплакивание, и молодой её муж вчера на улице скосил в мою сторону глаза..."
Но как только Гадасса подумала про это, Мара вдруг тихо вскрикнула и начала трясти в воздухе пальцами, так что ловкая рука её сразу же сделалась похожей на беспомощную, только что подстреленную птицу.
- Что с тобой, Мара? - вскочила со скамьи Гадасса.
- Ничего...Ничего страшного. Просто я неосторожно держала нож и порезала палец. Ничего, сейчас я замотаю руку тряпицей, и кровь остановится...
- Это я...я...я во всем виновата! - со слезами воскликнула Гадасса. Прости меня, я знаю, Мара, это случилось из-за меня, но ты прости, прости меня, я очень тебя прошу!
И Гадасса, схватив пораненную руку Мары, принялась её целовать, смачивать слезами, и при этом плакать навзрыд.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121