Вечно у нее все не как у людей. Ну почему бы ей не влюбиться по-человечески со скрипкой и луной и чтобы ее тоже любили? Потому что Александр никогда ее не полюбит.
Все это открылось ей утром, и с того момента она не могла понять, что с этим делать, и до сих пор у нее нет ответа. Что толку, что он смотрит на нее страстным взглядом, он все равно сердится, несмотря на извинение. Было бы на что сердиться, бесчувственный идиот!
– Ты слышишь? – проговорил он. – Прости, что я рявкнул.
– Слышу.
– Ник, черт побери!.. – Он перевел дыхание. – Ты сердишься? За эту выходку утром?
– Я не сержусь, – негромко проговорила она. – Но… но я хочу кое-что сказать… и это так нелегко.
– О чем ты? – спросил он, чувствуя, как бездна разверзается у него под ногами.
Она сглотнула, облизнула пересохшие губы, стараясь не глядеть на него.
– Я… я тут подумала… не слишком ли стремительно у нас все закрутилось?
– Что закрутилось?
Он говорил спокойно, но она знала, сколь обманчиво это спокойствие. За ним стоит непреклонная решимость, но и она не шутит. Пришло время принять решение.
Она не могла решить, что ей делать, хотя весь день только об этом и думала. Страдать сейчас или потом? Куда ни кинь, всюду клин. Это нелегкое решение. Она всегда считала, что умеет контролировать отношения с людьми. Белл как-то говорила ей, как страдала, не в силах разобраться в своих чувствах к Чину; Пам клялась, что сначала презирала Аби, а Ник слушала и удивлялась, как можно запутаться в отношениях с мужчиной.
Теперь, кажется, она понимает сестер.
– Так что у нас так закрутилось? – переспросил Александр.
Если переспать с боссом – ошибка, то влюбиться в него – катастрофа. Разумеется, ее хоть режь, она ему в этом не признается. Она скажет, что не готова потерять независимость, что вообще было ошибкой так далеко заходить, что… что…
– Да все это…
– Что мы любовники, – спокойно проговорил он. – Это так трудно признать?
– Нет. Я не о том. Я… Да не смотри ты на меня так.
– Как? – спросил он и поймал себя на мысли, что, если бы ему пришлось платить драхму при каждом желании выбить из нее душу, он уже сейчас мог бы смело проситься в приют для бездомных.
Ник отодвинула стул и встала.
– Не надо, – махнула она рукой, когда он тоже вскочил, – я прекрасно могу передвигаться сама, Александр. Я вывихнула лодыжку, а не сломала.
– А…
– Что – а? Ничего лучше придумать нельзя?
– Я был прав, – спокойно сказал он.
Теперь, когда он понял в чем дело, можно быть спокойным. Он-то подумал, что сейчас она скажет, что больше не хочет продолжать их связь. Их отношения. Называй это как заблагорассудится, хотя одному Богу известно, что это такое, когда мужчина влюбляется в женщину, которая не любит его, женщину, в которую он не хотел влюбляться.
Но это же курам на смех. Николь нравится быть с ним. Она наслаждается их постельными играми. Все, что ей надо, немного больше уверенности, что он не посягает на ее независимость. Что ж, придется дать ей такие гарантии. Надо немного отыграть обратно, убедить ее, что он готов довольствоваться тем, что есть.
Это даже не ложь.
Если на то пошло, он и сам не мог бы сказать, чего он хочет. Брака? Детей? Насколько он понимает, это его не прельщает. Он скажет ей об этом, и она сама поймет, что ничем не рискует, продолжая быть с ним.
А там видно будет. Если он переменит свои представления, попробует переменить и ее. А если нет… на нет и суда нет. И все будет по-старому.
Разве не логично? У него как камень с души свалился, и он с улыбкой шагнул к ней.
– Ник, kalyz mou…
К его немалому удивлению, она стукнула его по рукам, когда он захотел обнять ее за плечи.
Она и сама не знала, что с ней. Она готова была плакать от того, что он назвал ее любимой всуе.
– Послушай, я сейчас скажу, потому что это надо сказать. Только не останавливай меня.
– Давай без этого обойдемся.
– Господи, да можешь ты быть серьезным?! Это что-то неслыханное. Мне надо тебе кое-что сказать.
– Радость моя, я знаю, что тебя тревожит.
– Ну так скажи. Давай.
– Тебя беспокоит, что я вошел в твою жизнь.
– Все гораздо сложней.
– Ты боишься, что я могу занять слишком большое место в твоей жизни.
Господи, какие мужики дураки!
– Вот именно.
– Но это не так. Я не собираюсь расхаживать по твоей жизни как слон в посудной лавке. – Он обнял ее. Она не растаяла, как в прошлую ночь, но и не сопротивлялась. Он решил, что это добрый знак. – Я хорошо представляю, как такой женщине, как ты, связываться с таким мужчиной, как я.
– Ну как же, ты у нас все знаешь!
Он предпочел пропустить ее шпильку мимо ушей.
– У меня мать была американкой. Ты не знала?
– Кажется, Белл что-то говорила… Только не пытайся мне зубы заговаривать.
– Она была певицей. Колоратура. Ты знаешь, что это?
– Знаю. Сопрано с особо светлым тембром.
– Точно. – Он посадил ее на плетеный диванчик. – Она была славная женщина. Твоего поля ягода. Красивая. Независимая. Слова не скажи. Трудная.
– Разве я склочная и трудная?
– А мой отец… Я во всем похож на него.
– Самоуверенный. Несносный. Властолюбивый.
– Я грек, – сказал он, будто этим объяснялось все. – Ну, положим, наполовину, но это неважно. Он вырастил меня.
Ник дала себе слово не попадаться на его удочку, но не задать напрашивающийся вопрос было невозможно.
– Почему? Что случилось с твоей матерью?
Александр улыбнулся.
– Ей не сиделось на месте. Она стала скучать по родине, подругам, карьере… – Он замолчал. Не это он хотел сказать ей. Отец говорил ему, почему у них не сложилось, но дело не в том. – Они часто ссорились. Она уезжала, летала в Нью-Йорк. Он летал за ней, привозил ее обратно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44