Таким путем на вокзал прибыл и Корнилов.
Двое часовых в добротных шинелях (опять английское сукно!) потребовали пропуск и оружие, оружия у Корнилова не было. Проверять по карманам часовые не стали, но дважды повернуться, приподняв руки, заставили, и вот он ступил на подножку вагона.
В коридоре его встретил с породистой физиономией офицер в новенькой форме, но без знаков различия, наверное, адъютант.
— Придется обождать! — сказал он с той официальностью, которая свойственна всем на свете адъютантам. Потом добавил как бы уже доверительно: — Пять минут!
А хотя бы и десять...
Не так уж часто Корнилову приходилось беседовать с людьми, столь крупно участвующими в событиях мира, не так часто — в первый раз в жизни, вот он и думал: «Ну, а что от Бондарина нынче зависит? Что нынче он может?» И, конечно, еще не нашел ответа на свой вопрос, когда был приглашен.
Бондарин подписал одну за другой две бумаги, положил их в папку, папку сдвинул в правый угол просторного стола. Стол был теперь свободен.
На лицах крупных военных, которых Корнилову приходилось видеть, он всегда замечал озабоченность тоже военную, то есть сосредоточенную на одной-единственной задаче и на одном-единственном состоянии духа.
Бондарин был много лет воевавшим генералом, но ведь он же был и профессором, и эти два начала все еще жили в нем, два, а не одно. И, значит, так: достаточно умное, достаточно уверенное в себе, достаточно холеное лицо... С прямым лбом, с бородкой клинышком, но императорского, того, что было заметно издали, на параде, нет и нет. «Это, наверное, конь создал тогда впечатление,— решил Корнилов.— Верхом-то на красивом коне да при умелой посадке каждый человек немножко император! Недаром же столько конных памятников поставлено на земле императорам и полководцам!» Главковерх поднял на Корнилова глаза.
— Капитан Корнилов по поручению командования Иржинской группировки войск прибыл!
— Командир? Командующий группировкой? — спросил Бондарин, и Корнилов почувствовал, что вопросов будет много.
— Капитан Юрьев.
— Более старших по званию в вашей армии нет?
— Полковник Власов. Командует ротой.
— Чем объясняется такое положение? Полковник — на роте, капитан — на армии?
— К восставшим постоянно прибывают офицеры-добровольцы. Менять командование с каждым прибытием невозможно.
— Юрьев — местный?
— Так точно, местный. На позициях его прекрасно знают. Население знает.
— Численность группировки?
— Двадцать или двадцать пять тысяч. Назвать цифру точно не могу. Это местное население, люди вступают в строй и уходят.
— Сколько дней, как вы отбыли с места службы в Омск?
— Ровно десять.
— За десять дней, как вы думаете, капитан, армия Юрьева пополнилась? Или убыла?
— Думаю, что убыла.
— По причинам?
— Оставляем территорию, а вместе с этим и людей. Бои становятся тяжелее, больше потери, меньше приток рядового состава.
— На какую площадь распространяется восстание? Сколько на этой площади населения?
— Двенадцать — тринадцать тысяч квадратных верст Семьсот — восемьсот тысяч населения.
— Положение с боеприпасами?
— Необычайно тяжелое.
— Иржинские оружейные заводы могут наладить производство боевых припасов?
— Винтовок — да. Но не патронов — нет пороха, нет капсул. Пули делаем из красной проволочной меди.
— Помощь извне?
— Никакой. Попытка получить помощь из Казани, когда она еще была в руках белой армии, кончилась безрезультатно. Вторая была предпринята штабс-капитаном Куракиным, который пробился в Самару, когда вы, генерал, были там, и ваш штаб дал нам десять тысяч трехдюймовых снарядов, шестьдесят пудов взрывчатки, деньги и другое снабжение. Но на обратном пути, под Бирском, отряд Куракина был разбит, часть боеприпасов попала в руки противника, остальное уничтожено. Куракин доставил только деньги и телефонные аппараты. Третья попытка была со стороны волжской флотилии адмирала Старка и капитана второго ранга Федосьева — они дали нам трехдюймовую пушку и сорок тысяч рублей. В это же время иржинцы сами отдали крестьянам шестьдесят тысяч винтовок.
— С какими армиями белого движения соприкасаетесь?
— Караплинская армия. Командующий — князь Ухтомский. Не знаю, можно ли назвать это армией. Скорее всего, это стихийное и кратковременное выступление. Как вам, наверное, известно, генерал, Караплин только что пал.
Бондарин не показал, известно или неизвестно ему о падении Караплина, но сделал перед следующим вопросом небольшую паузу.
— Есть ли связь с армией чехословаков? С генералом Гайдой? «Генерал Гайда», показалось Корнилову, было произнесено
Бондариным торопливо, с оттенком пренебрежения, что ли, и, если это было так, то было по душе Корнилову — Гайду, который из фельдшеров стал генералом и вел себя высокомерно, не любили в белой армии, а его имя стало нарицательным, оно говорило о подчинении русского офицерства чехам. Многие отказывались служить «чешскому санитару». Генерал Сыровой — это другое дело, того уважали в среде русского офицерства и эсеровского, и даже монархического толка.
Корнилов Гайду тоже не любил и позволил себе сказать:
— Связи с Гайдой нет. И не может быть, он этой связи не искал. Гайда теснит 3-ю армию красных, но мечется туда и сюда. Туда, где чуть проще и чуть легче. У него, нет плана. Вообще нет стратегии.
Немного помолчав, Бондарин спросил:
— Это лично ваше мнение? Или мнение вашей армии?
— И то, и другое, генерал. Если бы Гайда пошел на Пермь через Иржинск, он отрезал бы 3-ю армию от ее тыла и, по крайней мере, удвоил бы свои силы за счет иржинцев.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128