Тем более что настоящее научное
открытие должно быть счастьем не только для открывателя! И что же вы там почувствовали? В
анабиозе?
- Я-то? Собственные клетки
и клеточки я почувствовал. Может, даже и собственные молекулы. С детства
я твердо знал, что состою из клеток, что клетки состоят из молекул, но
чтобы твердо и натурально это почувствовать - нет, не приходилось!

- Все ваши клетки - одинаковы?

- Какое там! Метастазные, это, знаете ли, это
такие стервы - объяснить невозможно! Эти твари всякое счастье испортить могут!
Всякое научное достижение свести на нет могут.

- А все остальные? Клетки? Неметастазные?

- Да ничего, нормальные. Отношения между ними добрососедские. Вполне.

- Еще наблюдения?

- Безработицы нет. Не склочничают. Дисциплинка -
будь здоров! Каждая единица занята своим делом.

- Скажите: не было ощущения, будто вы погружаетесь в
одну-единственную клетку?
-
Как же, как же! В самую маленькую-маленькую!

- Я так и думал, я не сомневался: от свободы в пространстве и
времени до свободы в пределах одной-единственной клетки - один шаг.

А вот эти слова профессора несли оттенок совершенно, казалось
бы, неуместного и неожиданного пессимизма и тревоги. Смена настроений поразила
Бахметьева К. Н. до глубины души. Он, собственно, сию минуту только и понял, что
такое глубина души, но как в этой глубине может отзываться столь невероятная смена
настроений - не понимал.
Была пауза,
после паузы Бахметьев К. Н. спросил:
-
Почему это, Порфирий Иванович, туберкулезные клетки вылечиваются анабиозом, а
метастазным - тем анабиоз до лампочки?!
-
Это потому, Константин Николаевич, что универсальных лекарств нет. Их не
может быть. Кроме одного.

- Одно все-таки есть? Одно все-таки имеется?!

- Собственное здоровье!

Вот так неожиданно тема анабиоза оказалась исчерпанной. Рухнула
надежда, Бахметьев К. Н. и не заметил, когда она рухнула. А если так, тут
же вскоре явилась тема неисчерпаемая - политическая. Ведь она, политика, не
мыслит, будто можно обойтись без нее.
-
Скажите, в России сталинисты все еще есть? Ходят по улицам? - спросил Бахметьев П.
И.
- Ихние руки-ноги целы.

- Неужели вы лицом к лицу с ними встречаетесь и
не узнаете - сталинист?!
-
Разве что на митинге.
-
Не может быть!
- У нас в
России только то и есть, чего не может быть... А вы бы у своих узнали.
Что у вас - своих сталинистов нет? Настоящих, ленинских призывов? Или тех,
кто непосредственно от сталинских забот к вам явились?

- Есть-есть! Только они молчат! Как мертвые!

- Не понимаю! Мертвым-то почему молчать? Живые
ведь на них только и надеются?!
-
И я не понимаю. И беспокоюсь: предположим, анабиоз находит применение в
России, а его тут же объявляют морганизмом? Как в тысяча девятьсот сорок,
кажется, восьмом году: идейный разгром генной теории открыл путь мичуринской биологии? Ну
а теперь идейный разгром анабиоза откроет новый путь в космос? Еще во что-нибудь?

- Трудности действительно есть.
И действительно будут: покуда человек находится в анабиозе - у него квартиру приватизируют, холодильник и
телевизор сопрут, вклад в банке потеряют. А то - с неподвижного штаны снимут. Человек
из анабиоза выходит - и что же? Гол как сокол.

- Неужели в России все еще воруют?

- Случается...
-
А если людям объяснить, что они вступают в новую эру?

- Тем более оголят! В надежде, что новая эра оденет-обует. И
накормит.
- Странно... А
вот еще что скажите: что такое, по-вашему, интеллигент? Современный?

- Как бы, в самом деле, сказать... Человек, который
думает не о том, о чем думать надо, но о том, о чем ему думать хочется.
И говорит так же. Ну а поступает, как все.
-
Опять странно, странно...
-
По-другому: интеллигент - это человек, который считает себя интеллигентом...

- Извините, Константин Николаевич! Позвольте вас
погладить, а? Из самых добрых побуждений, а?

- Вдруг?
-
Не вдруг - на прощанье! Убедиться, что вы все-таки живой.

- Убеждайтесь.
Бахметьев П.
И. молча стал поглаживать Бахметьева К. Н. по голове, по лицу, по плечам, по
рукам. Прикосновения были почти неуловимы, легкий ветерок. Счастья к этому моменту
уже не было, увы, но трогательность была, хотелось плакать, и Бахметьев К.
Н. едва сдерживался, чтобы не пустить слезу из того и другого глаза.

Бахметьев П. И. сказал:

- Бесконечно удивительный вы человек, Константин Николаевич!

- Это почему же? Бесконечно-то?

- Ну как же! Я пережил всего-навсего одну,
тысяча девятьсот пятого года, революцию, но до сих пор мнится: усадьба горит,
а вот баррикада через улицу, а вот карательный казачий отряд... У меня,
признаться, осталось впечатление, что от революций, от русских особенно, люди
меняют кожу. А может быть, и все остальное...

- Все может быть.
-
Я вот вас гладил, а про себя думал: вовремя я умер, вот что... Вот если
бы не люди придумывали идеи по своему образу и подобию, а, наоборот, идеи
придумывали бы людей - тогда дело другое... Можно было бы и еще пожить. И
пережить революции.
- Нелегкое дело...
Для нереволюционера.
- А
тогда позвольте, дорогой Константин Николаевич, дать вам в заключение совет:
будете умирать, умирайте раз и навсегда!

- Спасибо! - от души поблагодарил Бахметьева П. И.
Бахметьев К. Н. - Большое спасибо! Но - получится ли?


В порядке помощи больному (умирающему?) приходила к
Бахметьеву К. Н. женщина Елизавета.
Не
так давно эта же женщина в этой же квартире, при том же хозяине жила в
качестве полноценной сожительницы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21