Убийство египетских первенцев в действительности означает убийство перворожденной цивилизации. Ивритское обозначение Египта – «мицраим» – переводится как «узкое место».
– Но казни правда были? Ведь так, ребе? – настаивал Эпштейн.
– Ну, та история, что вошла в Агаду, была написана во время римской оккупации, – пришел на помощь я. – Евреи нуждались в повести о революции. Она давала им надежду: иго будет уничтожено, храм отвоеван. – Я и сам удивился. Может, я все-таки еврей.
– Совершенно верно, Джейми, – кивнул отец. – Агада считалась подрывным документом. Но, что еще важнее, это урок – как избежать порабощения разума. Или души. Рабства, в которое мы загоняем лишь сами себя – строя пирамиды ложным богам.
Мейер был явно выбит из колеи. Он не затем платил сорок тысяч, чтоб захлебнуться в сомнениях насчет своего наследия.
– Но именно сейчас, – пожаловался он, – ведь так важно, чтобы мы добрались до исторической правды? Масса людей называют себя евреями и даже не верят, что Моисей существовал! – Шошана Ирит сочувственно кивала в такт мужниным словам.
Шмуэль тяжело вздохнул. Он разрывался: то ли ему, как истинному раввину, следует помочь слишком ревностным возвращенцам обуздать экстремизм, то ли воспользоваться их консервативными пристрастиями и обеспечить себе место в синагоге. Как обычно, высшее призвание одержало верх над эгоизмом.
– Хорошо, Мейер, – сказал ребе. – Давайте тогда подробнее займемся историей. Почему вообще израэлиты оказались в Египте?
– Голод! – крикнула Мириам.
– Прекрасно, Мириам, – сказал Шмуэль. – А почему их пустили в Египет?
– Потому что премьер-министром был Иосиф, – поспешно ответил Мейер, точно соревнуясь с Мириам на игровом ток-шоу.
– Правильно. Братья предали его и продали в рабство. Но благодаря пророческому дару он стал правой рукой фараона. Он жил как египтянин. А его народ последовал за ним. Как потом оказалось – в рабство, строить пирамиды.
– Ужас какой! – заметила Шошана.
– Он забыл, что он израэлит. Но спустя четыреста лет Моисей – египетский аристократ – вспоминает. Видя, как надсмотрщик бьет раба, он вдохновляется и действует.
– Еще как, черт возьми, действует! – Эпштейн хлопнул в ладоши. – Убивает надсмотрщика на месте!
– Абсолютно верно. Он видит жестокость, и она выдергивает его из грез. Он освобождается и берется освободить свой народ.
– И вы говорите, ничего подобного не происходило? – Мейер возвел очи к потолку, словно призывая Господа обратить внимание на такое богохульство.
– Нет, мистер Эпштейн, – пояснил вместо отца я. – Он говорит, что это по-прежнему происходит. Каждый день.
Секунду мы с отцом смотрели друг на друга. Глаза Шмуэля сияли новообретенным признанием, я же старался не скукожиться от незаслуженного восхищения. Как-то полегче, когда он критикует. В потоке Шмуэлевой веры я внезапно поплыл без весел и руля.
Спас меня звонок. Мириам снова бросилась открывать.
– Кого я вижу? – Джуд поклонился ей с порога. Поцеловал ей руку, будто королеве. Мириам засмеялась и сделала книксен.
Джуд пришел с юным Бенджамином.
– Ну, мы празднуем или как? – спросил Джуд.
– Видимо, – ответил я. – Пошли наверх, я вам все расскажу.
– Здравствуйте, ребе, миссис Коэн, – сказал Джуд. – Рад видеть вас опять.
Мои родители кивнули бывшему сыновнему образцу для подражания.
– Пошли, – сказал я. Без особой необходимости эти миры лучше не смешивать. Мы уже навострились по лестнице, и тут Мириам выхватила из-под носа у миссис Эпштейн блюдо рогаликов.
– Возьми, Джуд! – крикнула она, на бегу рассыпая добрую порцию плюшек. – Поешьте!
– Похоронная еда! Клево, – пошутил Джуд. Потом Шмуэлю: – Я не имел в виду, ну…
– Да все в порядке, – отозвался тот из-за стола. – Веселитесь.
«Я его словно бросаю», – думал я, поднимаясь по лестнице.
Ничто не мешало мне сделать иначе, и однако же я впаривал проект Джуду, себя не помня. Я ни словом не упомянул, что «Интертейнинк» собирается навек похоронить Тесланет, болтал лишь о том, как распределятся шесть лимонов и как потом будет оцениваться доход. Джуд, похоже, ни капли не удивился, даже не впечатлился, заслышав о миллионах долларов. Пока я рассказывал, он лишь кивал, будто и не ждал ничего другого. Бенджи тоже и бровью не повел. Он вообще, кажется, из-за этой сделки дулся. Просек, что я не договариваю?
Наконец я закруглился, и Джуд задал единственный вопрос:
– Так ты считаешь, это правильный ход?
Что тут сказать? По сути я был честен, хотя и не абсолютно откровенен. Прямо скажем, большего Джуд и не заслужил. Это парень меня наебал – и пофиг, что в результате это оказалось мне на руку. Кроме того, я теперь в другой команде, и эта команда от меня зависит. Целая индустрия от меня зависит. Но я не мог без угрызений сказать безусловное «да». Особенно после библейских откровений этажом ниже.
– Я думаю, сделка неплохая, – сказал я. – Очень неплохая сделка.
– Ты считаешь, нам брать деньги? – надавил Джуд. Что – мне за него решать? Мой греческий хор зашелестел нотами.
– Если не умрешь без контроля над проектом – да. – Я на грани разоблачения.
Говори! Говори! – скандировал хор.
– Ну если Тесланет выпустить, ни у кого никакого контроля не будет, так ведь? – риторически вопросил Джуд.
– Если Тесланет выпустить – это точно. – Я выбирал слова тщательно, будто президент перед большим жюри присяжных.
– Они же его выпустят, так? – спросил Джуд.
Мы все-таки добрались до развилки, которой я надеялся избежать. Джуду равных нет в раскопках слабейшей строчки кода.
– Знаешь, – выдавил я, – если они не хотят его выпускать, то платят просто запредельные деньги.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88