Моррис учился в средней школе; стало ясно, что Козны выпадают из послевоенного американского процветания, и старший сын должен помочь сводить концы с концами. Моррис начал работать с отцом и вскоре возглавил бизнес, превратив его в полноценный магазин осветительных приборов на Бауэри.
Встретив человека, который импортировал из Гонконга граненые стеклянные четки, Моррис принял решение, навеки вытащившее нашу семью из долгов. Он нанял формовщика подделывать висюльки дорогих французских люстр и начал собирать и задешево продавать подвески. Пригороды Лонг-Айленда населены итальянцами, немцами и евреями; Моррис Коэн забил их столовые фальшивыми хрустальными канделябрами. (Многие висят по сей день.) К 1967 году Моррис открыл второй магазин на первом этаже четырехэтажки в Краун-Хайтс. На втором этаже хранились подвески и светильники, а также располагалась крохотная мастерская по сборке. Вся семья жила на третьем и четвертом.
Мой отец тем временем с отличием окончил Бруклинский колледж и перебрался в Семинарию, чтобы, с одной стороны, и дальше корпеть над своим драгоценным Талмудом, а с другой – не попасть в армию. За все платил Моррис – он гордился тем, что способен защитить младшего братика от ужасов войны во Вьетнаме. Правда, Шмуэлев выбор профессии заставил дядю посомневаться в собственной целостности.
Моррис не сознавал этих сомнений до осени 1968-го. Он рьяно ухаживал за Эстель, миниатюрной рыжеволосой учительницей, младшей сестрой поставщика граненого стекла. Нью-йоркские учителя бастовали, Эстель нечем было заняться, и она увлеклась сионизмом. С целью доказать серьезность своих намерений, Моррис как-то вечером отвез ее в Еврейскую молодежную ассоциацию послушать речь нового, крайне спорного деятеля по имени Меир Каган.
Сидя в откидном кресле в подвале ветхой синагоги, Моррис услышал слова, что навсегда изменили его как еврея. Каган начал с рассказа о кишиневском погроме. Он упрекал евреев в трусости – тряслись по углам, пока насиловали их жен. Он обвинял жертв Катастрофы в том, что с ними случилось, – сбились в коровье стадо и послушно отправились на бойню. Он говорил, что независимость Израиля возвещает еврейскому народу новую эру; теперь евреи будут защищать себя и близких от любой агрессии – не только в Израиле, но и здесь. За последний месяц напали на четырех живущих поблизости старых евреек. Каган призвал всех мужчин посвятить себя новому духу сопротивления и, как он выразился, присоединиться к Лиге еврейской обороны.
Эти слова вдохновили Морриса. Его неученая деловая интуиция стреляного бизнес-воробья стала праведнее еврейской, чем упадничество интеллектуалов – младшего братца, например. Каган называл таких «славными Ирвингами». Будущее племен иудейских – не в бесконечном анализе Торы, но в храброй защите самого права на существование. В ЛЕО Моррис нашел евреев, с которыми, наконец, мог идентифицироваться: не книжных иешивских мальчиков из Верхнего Ист-Сайда, но товарищей по рабочему классу из Кэнерси, Pero-парка и дальних пригородов. Они организовали ночные патрули и блок-посты, вновь завоевав свои районы и общую гордость.
Набрав силу, они объявляли борьбу каждого еврея своей собственной. Они переправляли деньги в Израиль и контрабандой возили оружие советским евреям. Им казалось, они возвращают людям Книги мужество. Моррис богател; он стал ключевым игроком. Недостаток веры в Бога и Писание больше не означал, что Моррис – еврей второго сорта. Нет, в каком-то смысле теперь он – больше, чем его брат, – стал величайшей надеждой своего народа на выживание. «Узи», что на иврите означает «моя сила», подразумевала силу Господа в душе человеческой. Для Морриса эта сила воплотилась в израильском автомате.
Лишь в начале 1970-х семья узнала, насколько Моррис погрузился в деятельность ЛЕО: его забрали в полицию на допрос после взрыва «бомбы-вонючки» во время нью-йоркских гастролей русского балета. Обвинения не предъявили, однако родители и жена так натерпелись, что заставили Морриса поклясться – в шуле, на Торе, – что он навсегда оставит Лигу. Моррис согласился – ради себя и жены. Он считал, что Лига чересчур увлеклась насилием – Моррису приятнее было защищать соседских карапузов, чем швыряться «коктейлями Молотова» в Карнеги-холл, – и к тому же, что важнее, он боялся, как бы дальнейшее следствие не вскрыло его процветающую аферу с люстрами.
Со своей стороны Шмуэль старался закрывать глаза на тот факт, что его образование оплачивается столь сомнительно заработанными средствами, да еще теми же долларами, на которые посылаются гранаты в Синай. Шмуэль считал, евреи так не поступают. Мы – народ культуры и интеллекта. С Божьим благословением мы приведем гоев к высочайшим этическим стандартам, не опустившись до гойской жестокости и двуличия. Шмуэль многим был обязан старшему брату, но Моррисовым занятиям не потворствовал, тем более перед всей семьей.
Кроме того, в итоге Моррис всегда надевал кипу, если просили.
– Ну все, – объявил Шмуэль. – Молитва.
– Во что вы там играли? – спросил Моррис, пользуясь уступкой братниным правилам, чтобы поговорить. – Может, купить Бенджамину такую же?
– Это не совсем игра, дядя Моррис. – Секунду я подсчитывал, как далеко в компьютерную историю надо углубляться, чтобы разъяснить, как работает эмулятор. Для таких, как я, это вечная проблема. – Это платформа, с ней можно играть на компьютере в любую игру.
– Бесплатно! – с энтузиазмом прибавил Бенджамин.
– Ух ты – лучше, чем оптом, – засмеялся Моррис. Шмуэль сделал вид, что ищет страницу в крошечном сидуре.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88