ТОП авторов и книг ИСКАТЬ КНИГУ В БИБЛИОТЕКЕ
Дело было на реке, на господней Волге, мы сидели на одном из маленьких ивовых островов, совсем близко к берегу. Мы сидели компанией. Артем Максудов как раз разогрел самовар, и Галя Баженова, которая тогда еще ездила с нами на лодках, пела. Я посмотрел на берег и увидел трех девочек с удочками и ведерками, которые шли куда-то — то ли на рыбалку, то ли уже с рыбалки. У меня хорошая зрительная память, я узнал этих девочек.
Одна из них всегда пахла цветами. Когда я первый раз дарил ей цветы, мне казалось, я дарю цветы цветам. Как говорится: денежка к денежке, цветок к цветку.
У них, как я потом выяснил, не было пупков. Как у Евы. Все они были «небеснорожденные».
Раньше я в Бога совершенно не верил, а теперь вот пришлось поверить. Это ж надо же: столько монахов по монастырям денно и нощно молят о ниспослании им веры — и ничего! А мне, которому религиозность совершенно не нужна, такой вот подарок.
Сколько у них игрушек! Даже завидно.Причем все игрушки живые. Никогда раньше не видал столько живого!
В одном монастыре, еще до революции — такой случай. Там, собственно, воспитывались молоденькие девицы. Вдруг выясняют: все каким-то образом лишены невинности. Странно. Вроде все закрыто со всех сторон. Приезжает капитан-исправник из Москвы. Приказал привести девочек, раздеть всех. Осматривает. Вроде бы все в порядке. Но одна чем-то показалась подозрительной. Хорошенькая девица, тельце нежное, гладкое, как свечка. Но старый исправник чует неладное. Приказал намазать ей интимное место салом, привести собаку. Собака стала лизать. По телу девочки прошли странные судороги. Вдруг все смотрят — из глубины выдвигается какой-то продолговатый предмет. Пригляделись — мужской член. Оказалось, это не девица, а молодой паренек из кадетского корпуса, поручик. Ишь как изощрился, развратник! Научился втягивать в себя, прятать в себе. Да еще такую нежность да холю по всему телу развел, чтобы от барышень не отличаться, пользоваться их доверием. Вот какая страсть к прекрасному полу! Ну, сразу отправили его на гауптвахту. А тут вдруг война, император Вильгельм на Россию прет. Тоже, видно, охотник проливать невинную кровь. Поручика с гауптвахты — на фронт. Повоевал. Храбрый был, говорят. И «Святой Георгий» тронул дваждыПулею не тронутую грудь… Но в офицерском клубе, после случая в монастыре, к нему приклеилось прозвище: поручик Холеный. Он, впрочем, не обижался. Потом — революция, большевички везде стали баловать. Наш поручик — к Деникину, на Дон. Всегда очень щеголеват, подтянут и оставался большим охотником до молоденьких женщин. Мне про него Алеша Чинаев рассказывал, он тоже там служил, на Дону, в тех же местах. Появилось у нашего поручика новое прозвище — Иван Донской. Не знаю почему, может быть потому, что он очень отличился в боях. Отчаянный был. Ну-с, потом Перекоп держал. А как белых из Крыма погнали, он вроде бы через Константинополь в Париж перебрался. А другие говорят: остался в России, в леса ушел с верными людьми. Стад бандитом. Тут уж он, наверное, огрубел, ожесточился. Даже про прекрасных девушек позабыл.Но как же ему удалось тогда, в молодости, так изощриться? Видно, способный был человек, большой души. Прощай, радость, жизнь моя!Знаю, едешь без меня… Вспомни теплой тот денек,Как купаться вместе шли,Как ложились на песочек,На желтой, мелкой песок… Сегодня снова горячие бои за Царицын. Совсем иначе все, чем тогда, в двадцатых. Теперь наш город называется Сталинград, но все равно он совсем разрушен. А я где? Не знаю. Вчера, лежа в траве, написал стихотворение сломанным пером, посвященное одной из них: Я так скучал, я видел вас тогда,Когда реальной девочкою рядомСтояли вы. И взгляд ваш был мне садом.За темным садом ходят поезда. И поездов шипенье: «Вышли? Вышли?»И на веранде шепот: «Спишь ли? Спишь ли?»В стакане минеральная водаЯ помню сон. Я видел вас тогда. Я знаю вас, как знают изнутриТот толстый топот сна, крадущего опята.Открой глаза. Проходят в сад ребятаИ в цепких пальцах держат фонари. Я много спал. Я видел там тебя.Сквозь празднество какое-то, наверное.Там было празднество черничное, манерное,Приятное, как все во сне всегда. У девушек всегда во сне леса,И поезда идущие сквозь чащу,И только света бродит полосаФонарика, сквозь сада тьму светящу. Я буду, где река. Я буду, где темно.Веранды тянутся. Из дач плетут слова.Тихонько постучусь в последнее окно.Ты слышишь? Спишь? Париж? Витраж? Трава? Вчера бои за район заводов. Хотел написать стихотворение, но написал лишь одну строчку: Когда спит Громовержец, и на кортах Олимпа… После девяти дней шквального огня, вдруг — тишина. Передышка. Затишье перед броском. Завтра в ход пойдут танки. Пройдем с тобой сквозь капилляры зимВ ту Залу Завтрака, где завтра как стекло,И чисто вымытый лимонный свежий сок,И поцелуи на задворках дач,И серебро. И сахарный песок.И быстрое дыхание. Не плач. Фон Манштейн хорохорится, но дела у него идут совсем не так, как он ожидал. Что ж: узнал фашистский стервятник, что у нас — не ягнятник. Мы предприняли чудесную лодочную прогулку на остров. У девочек сломались сразу две когда-то любимые игрушки. Но мне удалось развеселить их обещаниями новых игрушек. На острове первый раз целовались с ней, пока другие были заняты костром. Я так жадно люблю босоногий твой шаг,Твой таинственный, летний, речной аромат,Я могу угадать,Как прохладен и гладок песок твоим узким ступням,В твоих серых глазах нежность нимфы ручья,Теплый холод нимфы ручья.Тевтонам грозит окружение. Кольцо скоро замкнется. Она попросила меня, чтобы я научил ее плавать. Уроки проходят ночью. Сейчас на реке стоят горячие, грозовые ночи.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190
Одна из них всегда пахла цветами. Когда я первый раз дарил ей цветы, мне казалось, я дарю цветы цветам. Как говорится: денежка к денежке, цветок к цветку.
У них, как я потом выяснил, не было пупков. Как у Евы. Все они были «небеснорожденные».
Раньше я в Бога совершенно не верил, а теперь вот пришлось поверить. Это ж надо же: столько монахов по монастырям денно и нощно молят о ниспослании им веры — и ничего! А мне, которому религиозность совершенно не нужна, такой вот подарок.
Сколько у них игрушек! Даже завидно.Причем все игрушки живые. Никогда раньше не видал столько живого!
В одном монастыре, еще до революции — такой случай. Там, собственно, воспитывались молоденькие девицы. Вдруг выясняют: все каким-то образом лишены невинности. Странно. Вроде все закрыто со всех сторон. Приезжает капитан-исправник из Москвы. Приказал привести девочек, раздеть всех. Осматривает. Вроде бы все в порядке. Но одна чем-то показалась подозрительной. Хорошенькая девица, тельце нежное, гладкое, как свечка. Но старый исправник чует неладное. Приказал намазать ей интимное место салом, привести собаку. Собака стала лизать. По телу девочки прошли странные судороги. Вдруг все смотрят — из глубины выдвигается какой-то продолговатый предмет. Пригляделись — мужской член. Оказалось, это не девица, а молодой паренек из кадетского корпуса, поручик. Ишь как изощрился, развратник! Научился втягивать в себя, прятать в себе. Да еще такую нежность да холю по всему телу развел, чтобы от барышень не отличаться, пользоваться их доверием. Вот какая страсть к прекрасному полу! Ну, сразу отправили его на гауптвахту. А тут вдруг война, император Вильгельм на Россию прет. Тоже, видно, охотник проливать невинную кровь. Поручика с гауптвахты — на фронт. Повоевал. Храбрый был, говорят. И «Святой Георгий» тронул дваждыПулею не тронутую грудь… Но в офицерском клубе, после случая в монастыре, к нему приклеилось прозвище: поручик Холеный. Он, впрочем, не обижался. Потом — революция, большевички везде стали баловать. Наш поручик — к Деникину, на Дон. Всегда очень щеголеват, подтянут и оставался большим охотником до молоденьких женщин. Мне про него Алеша Чинаев рассказывал, он тоже там служил, на Дону, в тех же местах. Появилось у нашего поручика новое прозвище — Иван Донской. Не знаю почему, может быть потому, что он очень отличился в боях. Отчаянный был. Ну-с, потом Перекоп держал. А как белых из Крыма погнали, он вроде бы через Константинополь в Париж перебрался. А другие говорят: остался в России, в леса ушел с верными людьми. Стад бандитом. Тут уж он, наверное, огрубел, ожесточился. Даже про прекрасных девушек позабыл.Но как же ему удалось тогда, в молодости, так изощриться? Видно, способный был человек, большой души. Прощай, радость, жизнь моя!Знаю, едешь без меня… Вспомни теплой тот денек,Как купаться вместе шли,Как ложились на песочек,На желтой, мелкой песок… Сегодня снова горячие бои за Царицын. Совсем иначе все, чем тогда, в двадцатых. Теперь наш город называется Сталинград, но все равно он совсем разрушен. А я где? Не знаю. Вчера, лежа в траве, написал стихотворение сломанным пером, посвященное одной из них: Я так скучал, я видел вас тогда,Когда реальной девочкою рядомСтояли вы. И взгляд ваш был мне садом.За темным садом ходят поезда. И поездов шипенье: «Вышли? Вышли?»И на веранде шепот: «Спишь ли? Спишь ли?»В стакане минеральная водаЯ помню сон. Я видел вас тогда. Я знаю вас, как знают изнутриТот толстый топот сна, крадущего опята.Открой глаза. Проходят в сад ребятаИ в цепких пальцах держат фонари. Я много спал. Я видел там тебя.Сквозь празднество какое-то, наверное.Там было празднество черничное, манерное,Приятное, как все во сне всегда. У девушек всегда во сне леса,И поезда идущие сквозь чащу,И только света бродит полосаФонарика, сквозь сада тьму светящу. Я буду, где река. Я буду, где темно.Веранды тянутся. Из дач плетут слова.Тихонько постучусь в последнее окно.Ты слышишь? Спишь? Париж? Витраж? Трава? Вчера бои за район заводов. Хотел написать стихотворение, но написал лишь одну строчку: Когда спит Громовержец, и на кортах Олимпа… После девяти дней шквального огня, вдруг — тишина. Передышка. Затишье перед броском. Завтра в ход пойдут танки. Пройдем с тобой сквозь капилляры зимВ ту Залу Завтрака, где завтра как стекло,И чисто вымытый лимонный свежий сок,И поцелуи на задворках дач,И серебро. И сахарный песок.И быстрое дыхание. Не плач. Фон Манштейн хорохорится, но дела у него идут совсем не так, как он ожидал. Что ж: узнал фашистский стервятник, что у нас — не ягнятник. Мы предприняли чудесную лодочную прогулку на остров. У девочек сломались сразу две когда-то любимые игрушки. Но мне удалось развеселить их обещаниями новых игрушек. На острове первый раз целовались с ней, пока другие были заняты костром. Я так жадно люблю босоногий твой шаг,Твой таинственный, летний, речной аромат,Я могу угадать,Как прохладен и гладок песок твоим узким ступням,В твоих серых глазах нежность нимфы ручья,Теплый холод нимфы ручья.Тевтонам грозит окружение. Кольцо скоро замкнется. Она попросила меня, чтобы я научил ее плавать. Уроки проходят ночью. Сейчас на реке стоят горячие, грозовые ночи.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190