Его немного смутило, когда, закопав луковицы тюльпанов и вернувшись домой, он застал в салоне гостей. Маммери всегда был рад видеть миссис Уолбек и ее сына, но жаль, что его не предупредили, у него была бы возможность удалить из-под ногтей землю. Хотя миссис Уолбек, пожалуй, все равно ничего не заметила Это была болтливая особа, по большей части не обращавшая внимания ни на что, кроме своей болтовни. К неудовольствию мистера Маммери ей как раз вздумалось порассуждать об отравительнице из Линкольна. Довольно неподходящая для вечернего чая тема, подумал мистер Маммери. Слишком живо было в памяти его собственное расстройство, и он тотчас почувствовал тошноту при обсуждении признаков отравления, а для Этель этот разговор тоже был нежелателен. Как бы там ни было, отравительница, как говорят, все еще кружит где-то поблизости. Этого хватило бы, чтобы вывести из равновесия женщину и с более крепкими нервами. Взглянув на Этель, мистер Маммери увидел, что она потрясена и вся побелела. Надо как-то сдержать миссис Уолбек, не то вновь повторится ужасная сцена истерики. Он резко вмешался в разговор:
— А эти форсиции, миссис Уолбек, — сказал он, — лучше всего было бы срезать сейчас. Если вы пойдете со мной в сад, я дам их вам тут же.
Он увидел, как Этель и молодой Уолбек с облегчением взглянули друг на друга. Парень явно понимал ситуацию и злился на нетактичное поведение своей матери. Миссис Уолбек, одернутая в разгаре своей речи, слегка задохнулась и вежливо сменила тему. Затем вышла с хозяином в сад, весело болтая о выращивании цветов, в то время как он выбирал и срезал для нее форсиции. Она похваливала его за порядок, в каком он содержит посыпанные гравием дорожки.
— Я просто не в силах вывести эти сорняки, — заявила она. Мистер Маммери вспомнил про яд для сорняков и разрекламировал ей результаты.
— Но ведь это ужасно! — вытаращилась на него миссис Уолбек. И содрогнулась. — Я и за тысячу фунтов не держала бы это у себя, — сказала она твердо.
— Ах, — сказал он. — Ведь мы же храним это вдали от дома. Если бы даже кто-то неосторожный…
Внезапно он замолчал. Воспоминание о плохо закрытой банке возникло вдруг, как будто где-то очень глубоко в мозгу произошло невидимое столкновение понятий. Он больше ничего не сказал и пошел на кухню за газетой; чтобы завернуть цветы.
Из окна салона, очевидно, увидели их, так как, когда они вошли, молодой Уолбек уже стоял и держал Этель за руку, прощаясь с ней. С тактичней торопливостью он увел свою мать, и мистер Маммери вернулся в кухню, чтобы убрать газеты, которые достал из выдвижного ящика. Убрать и немного внимательнее просмотреть их. Что-то в них поразило его, и ему хотелось удостовериться. Он внимательно просмотрел газеты страницу за страницей. Да… он не ошибся. Все снимки мисс Эндрюс, каждый абзац, каждая строчка, касающиеся отравления в Линкольне, были старательно вырезаны.
Мистер Маммери сел возле кухонной печи, словно ему необходимо было согреться. В желудке у него как будто залегла глыба чего-то холодного… он не торопился дознаться, чего именно.
Он пытался вспомнить лицо мисс Эндрюс на снимках в газете, но — увы! — у него была плохая зрительная память. Он помнил, что говорил Бруксу что-то о ее «материнской внешности». Потом попытался подсчитать, сколько времени прошло с момента ее исчезновения. Почти месяц, — сказал Брукс, — а это было неделю назад. То есть сейчас минуло уже больше месяца. А он только что выплатил мисс Саттон зарплату за месяц работы.
В его мозгу билась мысль: Этель! Любой ценой он должен справиться с этим чудовищным подозрением. Уберечь ее от шока и тревоги. Ну, и еще он должен быть уверен во всем. Увольнение с работы, в порыве необоснованной паники, единственной приличной кухарки, которая им когда-либо попадалась, было бы незаслуженной жестокостью по отношению к обоим женщинам. Если он сделает это, то только под свою ответственность и без всяких объяснений; нельзя, чтобы Этель ощутила чувство страха. Как бы он это ни сделал, не обойдется без неприятностей. Этель его не поймет, а он ей не скажет.
Но если, предположим, что-то было бы в его кошмарном подозрении, то как он мог подвергать Этель такой страшной опасности, допуская присутствие этой женщины в доме хотя бы на минуту дольше? Он подумал о семье в Линкольне: муж умер, жена чудом уцелела. Уж лучше любой шок или риск.
Мистер Маммери вдруг почувствовал себя страшно одиноким и измученным. Перенесенная болезнь ослабила его.
— А это недомогание… когда оно началась? Первый приступ случился три недели назад. Да, конечно, но у него всегда была склонность к гастриту. Приступы холецистита. Может, не такие сильные, как в последнее время, но несомненно холецистита.
Он взял себя в руки и довольно грузной походкой прошел в гостиную. Этель сидела, съежившись, в уголке тахты.
— Ты устала, дорогая?
— Да, немного.
— Эта женщина замучила тебя своей болтовней.
— Да, — она устало пошевелила головой, покоящейся на подушках. — Все время об этом ужасном деле. Не люблю слушать, когда говорят о таких вещах.
— Ну конечно. Но когда что-то подобное происходит по соседству, люди так или иначе болтают и сплетничают. Хоть бы ее, наконец, поймали, нам бы стало легче. Даже страшно подумать…
— Я не хочу думать о таких гадостях. Это, должно быть, ужасное существо.
— Ужасное. Брукс недавно сказал…
— Мне нет дела до того, что он сказал. Я вообще не хочу об этом думать. Оставь меня в покое. Все оставьте меня в покое!
Ее голос свидетельствовал о приближающемся приступе истерии.
— Хорошо. Сейчас, сейчас пчелку оставят в покое.
1 2 3 4 5 6