Он хотел её опубликовать, собираясь таким образом опровергнуть мои выводы. Вам может показаться, что все это пустяки, но это очень важный вопрос. Годы упорной работы, годы кропотливого исследования могут в несколько минут пойти насмарку. Почему он не захотел поделиться со мной своей находкой? Им руководила ревность, теперь уже утратившая смысл.
— Значит, вы разыскиваете эту рукопись? — медленно проговорил репортёр.
— Да, мосье. И я её не нашёл. Что он с нею сделал? Существовала ли она вообще?
А может быть, её похитил вор? Вот о чем я думаю со страхом. Речь идёт о Науке и Искусстве. Вы понимаете, что ради Науки и Искусства можно подделать ключ…
— Понимаю, — ответил Жозэ. — Подделка ключа — ещё куда ни шло…
Рессек стоял рядом с ним. Его мертвенно-бледное лицо приблизилось к лицу репортёра, длинная нелепая фигура, напоминавшая цаплю, наклонилась вперёд. Он то поднимал руки, то опускал их. Они дрожали. Учитель действительно был очень взволнован.
— Поступайте так, как вам подскажет ваша совесть. Вы можете написать в газете, можете сообщить полиции. Я повторю то, что сказал вам. Я, мосье, честный человек, я учёный. И я забочусь о Науке… Да, да, о Науке. Ничего нет важнее Науки! Я должен все знать, я должен разыскать эту рукопись, если она существует…
С этими словами, произнесёнными выспренним тоном, учитель поклонился репортёру и вошёл в коридор гостиницы Розовая гроздь .
Жозэ остался в темноте. Но стоял, опустив голову и засунув руки в карманы своего плаща. Он глубоко задумался над необычайной исповедью, которую только что услышал.
Искренен ли был Рессек? Судя по всему, да.
Он — просто-напросто историк, с головой ушедший в старые книги, обуреваемый страстью маньяк. С его точки зрения, нет ничего ценнее вот этого древнего монастыря, этих высеченных из гранита и мрамора святых, с улыбками, застывшими на их лицах семьсот или восемьсот лет назад. Да, для него главное — найти рукопись Жана де Монтека. Ради этого он готов пожертвовать своим спокойствием, своим благосостоянием и даже жизнью. Для того чтобы обыскать запылённые полки букиниста, почтённый преподаватель коллежа превратился во взломщика.
Вдруг Жозэ осенила мысль. Он схватился за голову.
Перед его глазами встало бледное лицо учителя с горящими глазами. Вся жизнь Рессека была в этой исчезнувшей рукописи, в монастыре, в изучении его тайн…
А почему бы не провести параллель… Можно подумать о…
Ну конечно!
Это и есть та направляющая линия, которая приведёт к объяснению кровавой драмы.
В напряжённом уме репортёра одна за другой пронеслись картины, и среди них вот эта: глухонемой Фризу расстелил в коридоре на полу зеленую накидку и разложил на ней золотые монеты. Почему монеты были разложены на накидке? Именно в доказательство…
Жозэ подумал о своём утреннем разговоре с д'Аржаном. Он просил д'Аржана сообщить ему некоторые подробности о романе Молчание Гарпократа . В этой книге, уверял д'Аржан — и он привёл ему даже несколько цитат, — образ букиниста дан несколько поверхностно. Он описан как безмятежный философ, которого не смущает его нищета, и он спокойно живёт себе в тиши своей уединённой лавки. И это вроде бы соответствовало действительности.
Нет, пожалуй, не совсем… Какие-то детали автор мог упустить… А всегда надо опасаться деталей.
Глава 10.
ИСТОРИЯ ЗАКАНЧИВАЕТСЯ СВАДЬБОЙ
Милый друг, до обрученья
Дверь не отворяй.
Фауст
Д'Аржан поднял голову и улыбнулся.
— Ах, это вы, Робен. Я вас не ждал так скоро. Хорошо съездили?
— Да, да, конечно… Здравствуйте, — ответил Жозэ, садясь в кресло. — Я рад, что вернулся.
— Что-нибудь удалось узнать?
— Ничего интересного. Но такие маленькие городки обманчивы. Думаешь, что они погружены в сон, а они полны странных историй. Мне кажется, если бы я задержался в Муассаке, я был откопал десять или пятнадцать новых нитей, и притом одинаково заслуживающих внимания.
Жозэ бросил на д'Аржана дружески-иронический взгляд и спросил:
— А вы, д'Аржан, напали на какой-нибудь след? Вам помогли господа писатели, поэты и литературные критики?
Д'Аржан пригладил свои скромные усики, украшавшие его худощавое лицо.
— Да нет, мне нечего вам сообщить… Все теряются в догадках — так, кажется, говорят в подобных случаях? Ропщут на журналистов, что они подняли шум вокруг этого дела, и хотят только одного — чтобы эта таинственная история или наконец раскрылась, или же заглохла.
— Да, пересуды по этому поводу не устраивают жюри, я понимаю… — задумчиво произнёс Жозэ.
Сделав паузу, он добавил деловым тоном:
— Кстати, д'Аржан, мне прислали рукопись. Я вам её возвращаю. Можете её передать Морелли с нашей благодарностью.
— Любопытно, какое у вас создалось мнение?
Жозэ покачал головой.
— Вы скажете, что я нахал, но, по-моему, роман перехвалили. Я, правда, не особенно в него вчитывался, у меня не было времени, но, мне кажется, он не заслуживает такого шума. Меня просто поражает, как ему могли дать Гонкуровскую премию! Вы согласны со мной?
— Но все же там есть несколько превосходных мест.
— Правильно. Глава, где убийца рассказывает, как он решился пойти на преступление… Хорошее психологическое описание…
— Такое проникновенное!.. А как дана сложная психология героя!..
Жозэ пренебрежительно махнул рукой.
— Да, да, я помню вашу статью. И все же я не знаю, можно ли назвать это произведение шедевром. Вы возразите, что я просто привык к подобным вещам. Я, как говорится, варюсь в этом котле, и удивить меня трудно. Но такими словами, как шедевр, бросаться нельзя.
— Возможно. А вот Бари с вами не согласен.
— Я могу ошибаться.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42