- Бессмертная Греция!
Усталость его точно рукой сняло. Он слышал, как забилось его сердце, и неизъяснимое блаженство теплой волной разлилось по всему телу.
- Когда я был влюблен в Хильдегард, - в радостном волнении продолжал он, - я мечтал только о том, чтобы совершить вместе с ней путешествие по Греции.
- Ты был глуп, - прервала его девушка. - Надо было не мечтать, надо было любить ее...
- Мне было двадцать лет, а ей не исполнилось и восемнадцати. Она была красива. Мы оба были красивы, - прибавил он.
В это мгновение он заметил, что за странный костюм был на нем: длинные, широкие панталоны, напоминающие шаровары, и короткая шелковая туника золотисто-желтого цвета. Глядя в зеркало, он с трудом узнавал себя.
- Я мечтал, что мы отправимся в Грецию, - помолчав, продолжал он уже спокойнее. - Нет, это было больше чем мечта, она начала уже сбываться, потому что мы решили отправиться в Грецию вскоре после свадьбы. И тогда что-то случилось. Господи, что же случилось? - Он схватился за виски. - Был вот такой же, как сегодня, жаркий, ужасно жаркий летний день. Я увидел скамейку, направился к ней и тут почувствовал, как зной рассек мне темя, точно саблей... Нет, это из рассказа полковника Лоуренса, я слышал, как студенты читали его наизусть, когда ждал трамвая. Ах, если бы у меня был рояль! - воскликнул он в отчаянии.
Девушка вспорхнула с ковра и, схватив его за руку, прошептала:
- Пошли со мной!..
И торопливо повела его, лавируя между ширмами и зеркалами. Она шла все быстрее и быстрее. И вот уже Гаврилеску бежал за ней и хотел было остановиться передохнуть, но девушка не позволила.
- Поздно, - прошептала она на бегу, и снова ему показалось, будто голос ее посвистом долетел откуда-то издалека.
Но теперь голова у него не кружилась, хотя надо было обегать бесчисленные диваны, и мягкие подушки, и сундуки, и ларчики, накрытые коврами, и странной формы большие и маленькие зеркала, вдруг возникавшие перед ними, словно бы их только что поставили на ковре. Из коридора, образованного двумя рядами ширм, они неожиданно вырвались на простор солнечной залы. Две другие девушки ждали их там, опершись на рояль.
- Что ж вы так долго? - спросила рыжеволосая. - Кофе остыл.
Гаврилеску перевел дух и, шагнув к девушкам, поднял обе руки, будто защищаясь.
- Ах, нет! - сказал он. - Я больше не пью. Уже достаточно. Я, барышни, хоть и натура артистическая, но жизнь веду правильную Не люблю понапрасну сидеть в кафе...
Но девушка, будто не услышав его слов, повторила, обернувшись к гречанке:
- Что ж ты так долго?
- Он вспомнил Хильдегард.
- Зачем ты разрешила? - укоризненно сказала третья девушка.
- Нет, но позвольте, - перебил Гаврилеску, подходя к роялю. - Это уж мое дело. И никто не может мне воспрепятствовать. То была трагедия моей жизни,
- Теперь надолго, - сказала рыжеволосая. - Опять запутался.
- Нет уж, позвольте, - возмутился Гаври-леску. - И вовсе я не запутался. То была трагедия моей жизни. Я вспомнил ее, едва переступил ваш порог. Послушайте! - воскликнул он, подходя к роялю. - Я вам сыграю, и вы поймете.
- Зачем ты ему разрешила? - прошептали разом две девушки. - Теперь он никогда нас не отгадает.
Несколько мгновений Гаврилеску сосредоточенно молчал, потом склонился над роялем и вскинул руки над клавишами - как если бы собирался сыграть нечто бравурное. И вдруг воскликнул:
- Вспомнил! Я знаю, что случилось.
Он вскочил из-за рояля и, не поднимая глаз, стал разгуливать по комнате.
- Теперь я знаю, - повторил он. - Это было, как сейчас, летом. Хильдегард с родителями уехала в Кенигсберг. Было ужасно жарко. Я жил тогда в Шарлоттенбурге и покидал дом, только чтобы прогуляться в тени деревьев. Высокие старые деревья давали густую тень. И было безлюдно. Слишком было жарко. Никто не решался выходить из дому. И вдруг - девушка, она рыдала, закрыв лицо руками. Перед ней стоял маленький чемодан, она сняла туфли и поставила на него ноги, и я очень удивился, когда услышал: 'Гаврилеску, я так несчастна'. Разве мог я предположить?.. - Он перестал ходить по комнате и круто повернулся к девушкам. - Барышни, - провозгласил он патетически, - я был молод, красив, у меня была душа артиста! Вид покинутой девушки разрывал мое сердце. Я заговорил с ней, попытался ее утешить. Так началась трагедия моей жизни.
- Что же теперь делать? - спросила рыжеволосая, обращаясь к подругам.
- Подождем, посмотрим, что скажет старуха, - предложила гречанка.
- Если еще подождем, он и вовсе нас не отгадает, - сказала третья девушка.
- Да, трагедия моей жизни... - продолжал Гаврилеску. - Ее звали Эльза. Но я покорился. Я сказал себе: 'Гаврилеску, так должно было случиться. Не судьба! Нет счастья артистам...'
- Видите? - снова заговорила рыжеволосая. - Теперь он опять запутался, и неизвестно, как выпутается.
- Это рок! - воскликнул Гаврилеску, воздев руки и поворачиваясь к гречанке.
Девушка слушала его, улыбаясь, заложив руки за спину.
- Бессмертная Греция! - воскликнул он. - Мне не пришлось тебя увидеть.
- Не надо об этом! Не надо! - воскликнули разом две другие девушки. Вспомни: ты нас избрал!
- Цыганка, гречанка, еврейка, - произнесла гречанка, многозначительно заглядывая ему в глаза. - Ты так хотел, ты нас избрал...
- Угадай нас! - крикнула рыжеволосая. - И ты увидишь, как будет прекрасно!
- Какая из нас цыганка? Какая цыганка? - наперебой спрашивали все три девушки, окружив его.
Гаврилеску быстро отступил к роялю.
- Так, значит, вот как тут у вас принято. Артист или простой смертный вы одно твердите: отгадай цыганку. А зачем, скажите на милость? Кто распорядился?
- Такова наша игра, так принято у нас, цыганок, - сказала гречанка, попробуй угадай.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12