..
Я пояснил ему, в чем дело. Старался как можно проще, убедительней, наглядней растолковать, что полунищей киргизской бедноте, возвращающейся ныне из Китая, надо помочь всемерно: это долг государства, это долг каждого честного человека...
Нас окружила густая толпа любопытных: всем охота была послушать приезжего. Слушали молча. Участия в разговоре никто не принимал. Даже не кивали головами, не пускали, по-обычному, односложных крепких выраженьиц. Но лишь только сказал я про необходимость помочь киргизам, как толпа загудела оживленно:
- Што не помочь! Кто против помощи... Каждому помочь надо... А чем помогать-то? А што мы дадим? А как он станет работать-то? Кто его научит, да кто ему соху-борону подарит, - где это купцы такие?
И пошли и пошли - заговорили.
Был нащупан один из основных вопросов, о котором могли они говорить, не расходясь, три дня и три ночи...
Этот вопрос буквально всех интересовал и волновал. На наш разговор подходили все новые и новые кучки, толпа у лавчонки выросла настолько, что не было смысла вести дальше частную беседу, - полезней было начать собрание. Когда я об этом заявил - дружно согласились, и, уже залезая на ящик, вдогонку я слышал напутственные слова:
- Не больно красно только нам, штобы покрепче да попроще... Разную там "историю"-то не больно: ты о земле побольше.
Мы беседовали часа четыре...
От вопросов общеполитических, от оценки общего положения в Туркестане мы перешли к Семиречью, к крестьянству, к земле. И толпа разгорелась. Выступали охотно сами, указывали, как приходится потеть над землей, какою ценой дается им хлеб.
- А после этого отнять? Это што же за право такое? - выкрикивал с ящика желторотый сморщенный мужичок годов под пятьдесят. - Я ее, матушку, томлю-томлю своей работой, а тут на тебе...
- Правильно, верно!.. - кричали кругом.
Это мужичка подбодрило и воодушевило.
- Землю надо взять, вот што, - кричал он еще громче, - сама она не дается... Взять ее надо, да и взять-то умеючи.
Толпа замерла, слушала с восторженным вниманием.
- А ты думал - вот тебе тут и все? - повернулся он ко мне. - То-то... Нет, она тебя, матушка, дугой перегнет, а когда перегнет, тогда и накормит. Ефто самое знать надо всякому, а он што знает, пастух? Киргиз пастух, он одну скотину и знает. Ну, и знай, чего ты ему землю еще пихаешь? Может, ему и не надобна эта земля... Наделил!.. Ты его скотиной дели, коли богат больно, а земля тут несподручна...
Под взрыв одобрительных криков мужичок спрыгнул с ящика. На его место моментально нашелся новый оратор - какой-то беззубый, с длинным бледным лицом, пожилой крестьянин.
- Неправду он, што ли, говорил? - начал он вопросом. - Одну что ни есть правду. А потому, что это все и есть правильно. Коли так оно было так ему и быть: паси он свою скотину, а мы землю управим. Не умеешь, так нечего и брать ее... Порча одна от этого неуменья происходит...
Таких ораторов, повторявших почти буквально слова друг друга, проскочило человек шесть-семь. Только уж под конец выступил молодой худощавый мужичок в шинели, видимо, из красноармейцев.
- Не то вы говорите, мужики, - осадил он ораторов, - не умеет, не умеет... Эка мудрость - землю пахать... Научится, небось. Дело не о том, а вот о пасху скоро лбом ударимся, пахать надо яровые, а тут переделять по самую осень... Вот оно - што страшно... вот где и нам да и киргизу с нами могила будет, - где хлеба возьмем? Мы тут переделяем, а земля останется пустая... Надо просить, штобы пока на передел нас не понуждали - поздно эту весну. По осени давайте, там можно, да и то время с чутью подобрать надо... А сейчас постановить, чтобы просить про это самое.
Умная речь его произвела на всех словно отрезвляющее впечатление, не было больше взбалмошных утверждений и предложений, били только в корень вопроса: как бы не оставить землю незапаханной.
Забегая вперед, скажу, что этот вопрос подробно обсуждали мы потом в кругу ответственных работников в Пишпеке и Верном и постановили просить центр - Совет комиссаров и Турцик - приостановить в интересах общего дела самый передел до осени. Там поняли, согласились с нашим мнением, прислали телеграмму, что передел временно следует оставить. Этою мерой была спасена область от большого недосева, грозившего ей в случае столь несвоевременной и опоздавшей возни с переделом, тогда как на носу была забота о яровом.
Когда мы из Беловодска приехали в Пишпек и разговорились с товарищами, они, оказывается, уж знали половину из того, что мы обсуждали с беловодскими крестьянами. Я, признаться, удивился этому быстрому способу сообщения.
- Каким же образом: по проводу, что ли? - спрашиваю пишпекских товарищей.
- То проводом, а то и нет, - отвечали они. - У нас тут проще делается: вскочили на коня - и айда. На ближнем селе али кишлаке передал, в чем дело, - оттуда другие поскачут дальше... От одной точки до другой... Бывает, что вся область узнает о каком-нибудь особо животрепещущем деле словно по телефону... Это тут "узункулак" зовется... В такой глуши, по горам - иначе нельзя...
Надо сказать, что в Пишпеке - на ряде заседаний партийного комитета, ревкома и ответственных работников - мало что узнали мы особенно нового. Все это уж было знакомо и по совещаниям в Аулие-Ата, Мерке, по массе разговоров в пути, бесед и открытых собраний: волновались земельным переделом, волновались слухами о готовящейся новой резне мусульман с крестьянством, жаловались на недостаток партийных работников, на полукулацкий состав гарнизона и т. д.
Между прочим, здесь впервые с разительною ясностью встал перед нами вопрос о недостаточном взаимопонимании и доверии меж собой даже коммунистов - русских и киргизов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19