— Ну конечно, конечно, догоним. Только не копайся.
У него засосало под ложечкой. Садясь в автомобиль, он наскоро подмешал дипломатии в только что зародившийся сокрушительный план. План был основан на чьем-то отзыве, кем-то переданном ему в танцклассе, что он «здорово красивый и что-то в нем есть английское».
— Майра, — сказал он, понизив голос и тщательно выбирая слова. — Прости меня, умоляю. Ты можешь меня простить?
Она серьезно поглядела на него, увидела беспокойные зеленые глаза и губы, казавшиеся ей, тринадцатилетней читательнице модных журналов, верхом романтики. Да, Майра с легкостью могла его простить.
— Н-ну… В общем, да.
Он снова взглянул на нее и опустил глаза. Своим ресницам он тоже знал цену.
— Я ужасный человек, — сказал он печально. — Не такой, как все. Сам не знаю, почему я совершаю столько оплошностей. Наверно, потому, что мне все — все равно. — Потом, беспечно: — Слишком много курю последнее время. Отразилось на сердце.
Майра представила себе ночную оргию с курением и Эмори, бледного, шатающегося, с отравленными никотином легкими. Она негромко вскрикнула:
— Ой, Эмори, не надо курить, ну пожалуйста. Ты же перестанешь расти.
— А мне все равно, — повторил он мрачное. — Бросить я не могу. Привык. Я много делаю такого, что если б узнали мои родственники… На прошлой неделе я ходил в театр варьете.
Майра была потрясена. Он опять взглянул на нее зелеными глазами.
— Из всех здешних девочек только ты мне нравишься, — воскликнул он с чувством. — Ты симпатико.
Майра не была в этом уверена, но звучало слово модно, хотя почему-то и неприлично.
На улице уже сгустилась темнота. Лимузин круто свернул, и Майру бросило к Эмори. Их руки соприкоснулись.
— Нельзя тебе курить, Эмори, — прошептала она. — Неужели ты сам не понимаешь? Он покачал головой.
— Никому до меня нет дела. Майра сказала не сразу:
— Мне есть.
Что-то шевельнулось в его сердце.
— Еще чего! Ты влюблена в Фрогги Паркера, это всем известно.
— Неправда, — произнесла она медленно — и замолчала.
Эмори ликовал. В Майре, уютно отгороженной от холодной, туманной улицы, было что-то неотразимое. Майра, клубочек из меха, и желтые прядки вьются из-под спортивной шапочки.
— Потому что я тоже влюблен… — Он умолк, заслышав вдали взрывы молодого смеха, и, прильнув к замерзшему стеклу, разглядел под уличными фонарями темные контуры саней. Нужно действовать немедля. С усилием он подался вперед и схватил Майру за руку — вернее, за большой палец.
— Скажи ему, пусть едет прямо в Миннегагу, — шепнул он. — Мне нужно с тобой поговорить, обязательно.
Майра тоже разглядела сани с гостями, на секунду представила себе лицо матери, а потом — прощай строгое воспитание! — еще раз заглянула в те глаза.
— Здесь сверните налево, Ричард, и прямо к клубу Миннегага! — крикнула она в переговорную трубку.
Эмори со вздохом облегчения откинулся на подушки.
«Я могу ее поцеловать, — подумал он. — В самом деле могу. Честное слово».
Небо над головой было где чистое как стекло, где туманное, холодная ночь вокруг напряженно вибрировала. От крыльца загородного клуба тянулись вдаль дороги — темные складки на белом одеяле, и высокие сугробы окаймляли их, словно отмечая путь гигантских кротов. Они постояли на ступеньках, глядя на белую зимнюю луну.
— Такие вот бледные луны… — Эмори неопределенно повел рукой, — облекают людей таинственностью. Ты сейчас похожа на молодую колдунью без шапки, растрепанную… — ее руки потянулись пригладить волосы, — нет, не трогай, так очень красиво.
Они не спеша поднялись на второй этаж, и Майра провела его в маленькую гостиную, как раз такую, о какой он мечтал, где стоял большой низкий диван, а перед ним уютно потрескивал огонь в камине. Несколько лет спустя комната эта стала для Эмори подмостками, колыбелью многих эмоциональных коллизий. Сейчас они поговорили о катании с гор.
— Всегда бывает парочка стеснительных ребят, — рассуждал он, — они садятся на санки сзади, перешептываются и норовят столкнуть друг друга в снег. И всегда бывает какая-нибудь косоглазая девчонка, вот такая, — он скорчил жуткую гримасу, — та все время дерзит взрослым.
— Странный ты мальчик, — задумчиво сказала Майра.
— Чем? — Теперь он был весь внимание.
— Да вечно болтаешь что-то непонятное. Пойдем завтра на лыжах со мной и с Мэрилин?
— Не люблю девочек при дневном свете, — отрезал он и тут же, спохватившись, что это слишком резко, добавил: — Ты-то мне нравишься. — Он откашлялся. — Ты у меня на первом, на втором и на третьем месте.
Глаза у Майры стали мечтательные. Рассказать про это Мэрилин — вот удивится! Как они сидели на диване с этим необыкновенным мальчиком, и камин горел, и такое чувство, будто они одни во всем этом большущем доме.
Майра сдалась. Очень уж располагающая была обстановка.
— Ты у меня от первого места до двадцать пятого, — призналась она дрожащим голосом, — а Фрогги Паркер на двадцать шестом.
За один час Фрогги потерял двадцать пять очков, но он еще не успел это заметить.
Эмори же, будучи на месте, наклонился и поцеловал Майру в щеку. Он еще никогда не целовал девочки и теперь облизал губы, словно только что попробовал какую-то незнакомую ягоду. Потом их губы легонько соприкоснулись, как полевые цветы на ветру.
— Нельзя так, — радостно шепнула Майра. Она нашарила его руку, склонилась головой ему на плечо.
Внезапно Эмори охватило отвращение, все стало ему гадко, противно. Хотелось убежать отсюда, никогда больше не видеть Майру, никогда больше никого не целовать; он словно со стороны увидел свое лицо и ее, их сцепившиеся руки и жаждал одного — вылезти из собственного тела и спрятаться подальше, в укромном уголке сознания.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14