— А во-вторых, Ганнес мне ни слова не сказал, что собирается вас пригласить. Поэтому я и была так озадачена.
— Ну, что там, не так уж вы были озадачены, — успокаивает ее Гейльбут.
— А в-третьих, я не понимаю, как же так — ушел в четыре — неужели в четыре? — и его еще нет дома.
— Он собирался что-то купить.
— О господи, купит еще мне зимнее пальто, с него станется!
Гейльбут что-то соображает.
— Не думаю, — говорит он наконец. — Пальто он мог бы приобрести у Манделя со скидкой для служащих.
— Что же тогда?..
В эту минуту открывается дверь, и фрау Миа Пиннеберг, любезно улыбаясь, подходит к Гейльбуту.
— Господин Зибольд, не так ли? Сегодня вы телефонировали мне по поводу моего объявления. Эмма, будь так любезна… Но Эмма не уходит.
— Это господин Гейльбут, мама, сослуживец Ганнеса, он ко мне.
Фрау Миа сияет.
— Ах так! Простите. Очень приятно, господин Гейльбут. Вы тоже по готовому платью?
— Я продавец, — говорит Гейльбут.
Овечка слышит, как открывается входная дверь.
— Это, верно, мальчуган.
Да, это мальчуган, он стоит в передней, он держит туалетный столик за один конец, а ученик из мастерской «Гимлиш. Кровати» — за другой.
— Добрый вечер, мама. Добрый вечер, Гейльбут, как хорошо, что вы уже тут! Добрый вечер, Овечка. Вот смотри: наш туалет. На Александерплатц мы чуть было не угодили под автобус. Да, с меня семь потов сошло, пока мы добрались. Откройте кто-нибудь дверь в нашу комнату.
— Но, мальчуган!
— Вы сами его тащили, Пиннеберг?
— Собственноручно. — Пиннеберг сияет. — I myself with this —how do you call him?..1 с учеником.
— Туалетный столик, — радуется фрау Миа. — Верно, дети, вы разбогатели. Кому теперь, когда все стриженые, туалет нужен?
Но Пиннеберг не слушает. Он, можно сказать, с бою взял этот туалет, ведь он протащил, протолкал его через сутолоку берлинских улиц. В данную минуту думы о бюджете не омрачают его душу.
1 Я сам с этим — как он называется? (англ.)
— Вот сюда, в этот угол, шеф, — говорит он желторотому ученику. — Чуть наискосок. Чтобы свет лучше падал. Надо бы пристроить над ним лампу. Так, шеф, а теперь марш вниз за зеркалом. Простите, я еще на минутку… Это моя жена. Гейльбут. — говорит он, сияя. — Нравится?
— Зеркало я и один дотащу, — говорит ученик.
— Очень нравится, — отвечает Гейльбут.
— Но, миленький! — смеется Овечка.
— Он сегодня совсем спятил, — заявляет фрау Миа.
— И думать не смей! Еще грохнешься на лестнице с такой дорогой вещью! — и он прибавляет таинственным шепотом: — Зеркало одно пятьдесят марок стоит, какое стекло! С фасетом!
Он исчезает вместе с учеником. Оставшиеся переглядываются.
— Не буду больше мешать, — говорит фрау Миа. — Тебе и об ужине позаботиться надо. Могу я тебе чем-нибудь помочь, Эмма?
— О господи, ужин! — Овечка в полной растерянности.
— Я же сказала, я охотно тебе помогу, — повторяет свекровь уже в дверях.
— Не хлопочите, пожалуйста, — говорит Гейльбут и берет Овечку под руку. — Я же не из-за ужина пришел.
Дверь снова открывается, и появляются Пиннеберг и ученик.
— Вот теперь посмотрите, только теперь вы оцените туалет по достоинству. Так, немного приподыми, мальчик. Винты есть? Постойте…— он ввинчивает винты, обливаясь потом, и при этом ни на минуту не умолкает. — Включи еще лампу. Так, надо, чтобы много света было. Нет, Гейльбут. сделайте мне одолжение, не подходите ближе. Овечка должна первая посмотреться в зеркало. Я сам еще не смотрелся, не разворачивал его… Вот тебе талер, мальчик. Хватит? Ну, беги, мастерская, верно, еще открыта. Прощай… Овечка, доставь мне удовольствие. Ну, пожалуйста, Гейльбута стесняться не надо. Верно ведь, Гейльбут?
— Ну, конечно! Из-за меня…
— Так вот, накинь свой купальный халат. Только накинь. Пожалуйста, ну, пожалуйста. Я все время представлял тебя в купальном халате перед зеркалом. Я хочу первым увидеть тебя в зеркале… Ну, пожалуйста, Овечка.
— Ах, Ганнес. Ганнес, — говорит Овечка, но, само собой, ее трогает такое воодушевление. — Ничего не поделаешь, господин Гейльбут, сами видите. — И она достает из гардероба купальный халат.
— Мне тоже приятно будет посмотреть, — говорит Гейльбут. — Ваш муж прав: надо, чтобы в каждом зеркале с самого начала отражалось что-то особенно красивое.
— Ах, оставьте, пожалуйста, — просит Овечка.
— Но уверяю вас…
— Овечка, — говорит Пиннеберг и попеременно смотрит то на свою жену, то на ее отражение. — Овечка, я об этом мечтал. Видишь, мечта исполнилась! Гейльбут, пусть нами помыкают, пусть нам платят по-свински мало, пусть эти заевшиеся дяди, что сидят наверху, считают, что мы мразь…
— Да так оно и есть, — говорит Гейльбут. — Им на нас наплевать.
— Ну, конечно, я это всегда знал, — вторит ему Пиннеберг. — Но этого они нас лишить не могут. Тут им просто придется замолчать — не могут же они лишить меня удовольствия любоваться на мою жену в купальном халате, сидящую перед зеркалом.
— Долго мне еще позировать? — спрашивает Овечка.
— Ну как, хорошее зеркало? Не искажает? В некоторых зеркалах кажешься утопленником, зеленым-зеленым, я, правда, утопленника ни разу не видал… А в других отражение расплывчатое, а в других какое-то пыльное… но это зеркало очень хорошее, правда, Овечка?
Стук в дверь, дверь приотворяется, всовывается голова мамаши Пиннеберг.
— Зайди ко мне на минутку, Ганс.
— Сейчас, мама.
— Но только, пожалуйста, сейчас. Мне крайне необходимо с тобой поговорить.
Дверь закрывается.
— Мама, конечно, хочет получить за комнату, — объясняет Овечка.
Пиннеберг сразу заметно мрачнеет.
— Ну и пусть себе хочет на здоровье, — говорит он.
— Но, Ганнес!
— Пусть не задается, — говорит он с раздражением.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111