И желтый карандаш тоже гигантских размеров. Ни листка бумаги. Ничего. По одну сторону стола кресло — пустое. По другую плетеный стульчик, на нем — это, должно быть, и есть господин Леман — длинный человек с желтым морщинистым лицом, черной бородкой и бледной лысиной. Очень темные круглые колючие глаза.
Пиннеберг останавливается перед письменным столом. В душе он вытянул руки по швам, а голову втянул как можно глубже в плечи, чтобы не казаться слишком большим. Ибо то, что господин Леман сидит на плетеном стульчике, чистая формальность, ему бы следовало сидеть на верхней ступеньке приставной лестницы, тогда бы между ними была соблюдена правильная дистанция.
— С добрым утром, — говорит Пиннеберг кротко и вежливо и отвешивает поклон.
Господин Леман ничего не говорит. Он берет свой гигантский карандаш и ставит его стоймя.
Пиннеберг ждет.
— Что вам угодно? — весьма нелюбезно спрашивает господин Леман.
Пиннебергу нанесен удар прямо под ложечку. Страшный удар.
— Я… я думал… господин Яхман…— и это все, язык окончательно прилипает у него к гортани.
Господин Леман внимательно его рассматривает.
— До господина Яхмана мне нет никакого дела. Я хочу знать, чего хотите вы.
— Я прошу взять меня на службу в качестве продавца, — говорит Пиннеберг, говорит очень медленно, потому что язык слушается его с трудом.
Господин Леман кладет карандаш на стол.
— Мы никого не берем на службу, — безапелляционно заявляет он. И ждет.
Господин Леман человек терпеливый. Он ждет. Наконец он опять ставит карандаш стоймя и спрашивает
— Что еще?
— Может быть, через некоторое время? — лепечет Пиннеберг.
— Это при теперешней-то конъюнктуре! — Господин Леман пожимает плечами.
Молчание.
«Значит, надо уходить. Опять не повезло. Бедная Овечка!» — думает Пиннеберг. Он собирается уже откланяться.
— Покажите ваши документы, — вдруг говорит господин Леман.
Пиннеберг протягивает документы, рука его явно дрожит, он явно испытывает страх.
Что испытывает господин Леман, неизвестно; но в торговом доме Манделя до тысячи служащих, господин Леман заведует персоналом, значит, он большой человек. Возможно, господин Леман испытывает удовольствие.
Итак, Пиннеберг, дрожа, подает документы: свидетельство об окончании училища, затем рекомендацию от Вендхейма, рекомендацию от Бергмана, рекомендацию от Клейнгольца.
Все очень хорошие рекомендации. Господин Леман читает очень медленно, с невозмутимым видом. Затем поднимает голову, словно в раздумье. А вдруг, а вдруг…
— Н-да, удобрением мы не торгуем, — изрекает господня Леман.
Так, получил! Разумеется, он, Пиннеберг, просто дурак, он едва выдавливает из себя:
— Я думал… собственно, мужское готовое платье… удобрение было только между прочим.
Леман наслаждается. Он так доволен, что еще раз повторяет:
— Нет, удобрением мы не торгуем, — и прибавляет: — И картофелем тоже.
Он мог бы еще поговорить о зерне и семенах, на бланке Эмиля Клейнгольца это тоже значится, но слово «картофель» прозвучало уже не так эффектно, поэтому он только буркает:
— А карточка страхования служащих где?
«Что все это значит? — думает Пиннеберг, — зачем ему моя карточка? Просто ему приятно меня помучить!» — Он кладет на стол зеленую карточку. Господин Леман разглядывает ее со всех сторон, долго смотрит на марки, кивает головой.
— Дайте карточку уплаты налогов.
Пиннеберг достает и эту карточку, и она тоже подвергается тщательному осмотру. Затем опять следует длительное молчание, дающее Пиннебергу возможность обольститься надеждой и отчаяться и опять обольститься надеждой.
— Итак, — произносит наконец господин Леман и накрывает бумаги ладонью. — Итак, мы не принимаем новых работников. Мы не имеем на это право. Мы сокращаем старых!
Все. Говорить больше не о чем. Это уже окончательно. Но господин Леман не снимает руки с бумаг, он даже кладет сверху свой гигантский желтый карандаш.
— Однако…— произносит господин Леман, — однако мы можем переводить работников из своих филиалов. Особенно дельных работников. Ведь вы очень дельный работник?
Пиннеберг что-то лепечет. Во всяком случае, он не возражает. Господина Лемана это удовлетворяет.
— Вас, господин Пиннеберг, мы переводим из нашего Бреславльского филиала. Вы приехали из Бреславля, не так ли?
Опять робкий лепет, и опять господин Леман удовлетворен.
— Надеюсь, в отделе мужского готового платья, где вы будете работать, нег никого из Бреславля? Пиннеберг что-то бормочет.
— Отлично. С завтрашнего утра вы приступите к работе. В восемь тридцать зайдете к фройляйн Землер, это тут же. Подпишете договор и правила распорядка нашего торгового дома, фройляйн Землер сообщит вам что надо. Всего доброго.
— Всего доброго, — говорит и Пиннеберг и кланяется. Он отступает к двери. Он уже взялся за ручку и вдруг слышит, как господин Леман громко, на всю комнату, шепчет
— Кланяйтесь вашему папаше. Передайте ему, что я вас взял. Передайте Хольгеру. что в среду вечером я свободен. Всего доброго.
Не будь этих заключительных слов. Пиннеберг так бы и не узнал, что господин Леман умеет улыбаться, правда, довольно сдержанно, но все же умеет.

ПИННЕБЕРГ БРОДИТ ПО МАЛОМУ ТИРГАРТЕНУ, ИСПЫТЫВАЕТ СТРАХ И НЕ МОЖЕТ РАДОВАТЬСЯ.
Итак, Пиннеберг опять на улице. Он устал, он так устал, словно весь день работал не разгибая спины, словно только что избежал смертельной опасности, словно пережил шок. Каждый нерв кричал. дрожал от напряжения, и теперь нервная система разом сдала, ни на что не реагирует. Пиннеберг, едва передвигая ноги, плетется домой.
Настоящий осенний день.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111