Малыш вылез из коляски, но и не думал следовать за ним; он высоко держал ремешок, требуя, чтобы отец снова закрепил его.
Пиннеберг возвратился и закрепил ремешок. Малыш был доволен: его любовь к порядку была удовлетворена, и он долго толкал свою коляску, шагая рядом с отцом. Потом они дошли до моста через широкий, бурный ручей, протекавший по луговине. По откосу можно было спуститься на луг.
Пиннеберг оставил коляску наверху, взял Малыша за руку и спустился к ручью. После дождя ручей вздулся, стал мутным и весь вихрился пенистыми водоворотами.
Держа Малыша за руку, Пиннеберг подошел к самому берегу, и они долго молча смотрели на торопливо бегущую воду. Потом
Пиннеберг сказал:
— Это вода, Малыш, хорошая, славная водичка.
Ребенок что-то радостно пискнул в ответ. Пиннеберг несколько раз повторил эту фразу, и Малыш был рад, что отец с ним разговаривает.
А потом Пиннебергу вдруг подумалось, правильно ли, что он стоит во весь рост рядом с ребенком и поучает его. Он присел на корточки и еще раз сказал:
— Это хорошая, славная водичка, Малыш. Увидя, что отец прясел, ребенок, очевидно, подумал, что так надо, и тоже присел. Так, сидя на корточках, они некоторое время смотрели на воду, а потом пошли дальше. Малыш устал толкать коляску и пошел один. Сперва он шел рядом с отцом и коляской, потом его внимание начали привлекать всякие вещи, с которыми стоило познакомиться поближе, — курица, витрина или чугунная крышка колодца, хорошо заметная среди булыжников мостовой. Пиннеберг ждал его, а потом медленно шел дальше, снова останавливался, окликал и звал Малыша, Тот торопливо пробегал за ним несколько шажков, улыбался отцу, поворачивался и возвращался к своей чугунной крышке.
Так повторялось из раза в раз, и наконец отец ушел далеко вперед — слишком далеко, по разумению Малыша. Он позвал отца, но отец не остановился. Ребенок, не сходя с места, переступал с ноги на ногу, он очень взволновался. Взявшись за край шапочки, он надвинул ее на глаза и громко закричал; «Пап-пап!»
Пиннеберг оглянулся. Его сынишка стоял посреди улицы с надвинутой на глаза шапкой и топтался на месте — того и гляди шлепнется. Пиннеберг бросился к нему и едва успел подхватить сына, его сердце так и прыгало. «Надо же, — думал он. — В полтора года дойти до этого своим умом! Притворился слепым, чтобы я его забрал!
Он поправил сыну шапку, а лицо Малыша озарилось улыбкой.
— Ну и плутишка же ты, Малыш, ну и плутишка! — без конца повторял Пиннеберг со слезами умиления на глазах.
Но вот они дошли до Садовой улицы, где жил фабрикант Руш, с жены которого Овечка три недели не могла получить шесть марок. Пиннеберг повторяет про себя обещание не скандалить, твердо решает не скандалить и нажимает кнопку звонка.
Вилла стоит в палисаднике, немного отступя от улицы — большая, красивая вилла, а за нею — большой, красивый фруктовый сад. Пиннебергу это нравится.
Он уже все рассмотрел, и тут только до него доходит, что на его звонок никто не отозвался. Он звонит вторично.
На этот раз в доме открывается окно, из него высовывается женщина:
— Что нужно? Мы не подаем!
— Моя жена чинила у вас белье, — отвечает Пиннеберг. — С вас шесть марок.
— Приходите завтра! — кричит женщина и захлопывает окно.
Пиннеберг стоит и размышляет, что можно предпринять, не нарушая обещания, данного Овечке. Малыш сидит притихший в коляске; уж конечно, он почувствовал, что отец рассержен.
Пиннеберг снова нажимает кнопку звонка и не отпускает ее, не отпускает очень долго. Никакого движения. Пиннеберг снова что-то соображает и уже хочет уйти, но тут ему представляется, что значит восемнадцать часов подряд штопать и чинить белье. Он упирает локоть в кнопку звонка и ждет. Мимо проходят люди и смотрят. А он все стоит и стоит. Малыш — ни звука.
Наконец окно опять открывается, и женщина кричит:
— Если вы сию же секунду не отойдете от звонка, я позову жандарма!
Пиннеберг снимает локоть со звонка и кричит в ответ:
— Попробуйте позовите! Тогда я скажу жандарму…
Но окно уже захлопнулось, и Пиннеберг опять принимается звонить. Он всегда был кротким, миролюбивым человеком, но теперь это мало-помалу у него проходит. Правда, ему, в его положении, совсем невыгодно иметь дело с жандармом — но все равно. Малыш, должно быть, уже замерз, просидев столько в коляске, но и это ничего не значит. Вот стоит маленький человек Пиннеберг и звонит к фабриканту Рушу. Он хочет получить шесть марок, он упорствует, и он их получит.
Дверь виллы распахивается, и женщина направляется прямо к нему. Она вне себя от ярости. Она ведет на привязи двух огромных догов, черного и серого, — очевидно, ночью они сторожат усадьбу и дом. Псы понимают, что перед ними — враг, они рвутся с привязи и угрожающе рычат.
. — Я спущу собак, — говорит женщина, — если вы сию же минуту не уберетесь!
— С вас шесть марок, — говорит Пиннеберг.
Женщина злобствует пуще прежнего, видя, что номер с собаками не прошел. В самом деле, не спускать же собак: они в два счета перемахнут через изгородь и растерзают человека. И тот понимает это не хуже ее.
— Как видно, вы научились ждать, — говорит она.
— Научился, — говорит Пиннеберг и не сходит с места.
— Вы ж безработный, — презрительно говорит женщина. — Это же у вас на лбу написано. Я донесу на вас в полицию. Вы обязаны сообщать о побочных заработках вашей супруги, это обман.
— Согласен, — говорит Пиннеберг.
— Я удержу с вас подоходный налог и сбор в пользу больничной и инвалидной кассы, — говорит женщина, успокаивая псов.
— Пожалуйста, — говорит Пиннеберг. — Тогда я вернусь завтра и попрошу предъявить квитанции финансового управления и больничной кассы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111