Нора Маргарита Сесилия Хайден. В ее жилах текла благородная кровь испанских донов из Калифорнии, горячая ирландская – обладатели которой прокладывали железные дороги на Дальний Запад, и та ледяная жидкость, которая заменяет кровь банкирам Новой Англии. Смешайте все это, и вы получите леди. У которой есть состояние, власть и земли. И странный диковатый талант, который заметно возвышал ее над окружающими.
К чему бы Нора ни прикасалась, к камню ли, дереву или металлу, тот сразу же оживал и приобретал только ему присущие очертания. Но если она прикасалась к чему-то живому, обладающему только ему присущим своеобразием, то неминуемо разрушала его. Я-то знаю. Потому что помню, что она сделала со мной.
– Пей кофе, пока он горячий.
Я поднял глаза. Элизабет, не отрываясь, смотрела на меня. Я отпил глоток и его тепло растопило тот холод, который гнездился внутри меня.
– Спасибо.
Она села напротив меня.
– Ты где-то далеко.
Я заставил себя переключиться на нее.
– Я думаю.
– О Даниэль?
Я молча кивнул, чувствуя, как внутри растет ощущение вины. Это было еще одно, что Нора умела делать. Она полностью завладевала твоими мыслями, не оставляя место ни для чего другого.
– Что ты собираешься делать? – спросила Элизабет.
– Не знаю. Я не знаю, что делать.
– Бедная девочка. – Голос у нее мягкий и теплый.
Я ничего не ответил.
– По крайней мере, с ней ее мать.
Я горько рассмеялся. Нора никогда ни с кем не была. Только сама с собой.
– У Норы истерика. Врач сделал ей укол и уложил в постель. Элизабет пристально посмотрела на меня.
– Ты в самом деле думаешь, что Даниэль это сделала?
– Ее адвокат отправился вместе с ней в суд для несовершеннолетних. Элизабет смотрела на меня на несколько секунд больше, чем полагалось, а затем, встав, пошла на кухню. Она налила еще одну чашку и взяла ложку из сушилки рядом с раковиной. Руки ее подрагивали. Ложечка звякнула, упав на линолеум пола. Она стала было поднимать ее и остановилась.
– Черт возьми! – выругалась она. – Какая я неловкая. Я поднял ложечку, но она взяла другую.
– До чего странно себя чувствуешь во время беременности. Я улыбнулся ей.
– Ты не единственная, которая ругает это состояние. Я должен что-то предпринять.
– Я чувствую себя такой глупой и такой беспомощной. Как колода. Особенно сейчас.
– Не говори глупостей.
– Я не говорю глупостей. Ты не хотел этого ребенка. Это я хотела его.
– Вот теперь ты в самом деле говоришь глупости.
– У тебя есть дочь, – сказала она. – И тебе этого вполне хватало. И я тоже хотела принести тебе ребенка. Думаю, от того, что я ее ревновала. Я хотела доказать тебе, что хоть в одном смысле я не хуже Норы.
Обойдя вокруг стола, я сел рядом с ней. Сжал ладонями ее лицо и, глядя прямо ей в глаза, тихо сказал:
– Ты ничего не должна доказывать. Я люблю тебя.
– Я видела выражение твоего лица, когда ты говорил о Даниэль. Ты потерял ее. Я думала, что если у нас будет ребенок, ты не так будешь ощущать свою потерю.
Внезапно глаза ее наполнились слезами. Она схватила меня за руку и положила ее на свой тугой твердый живот.
– Ты будешь любить нашего ребенка, да, Люк? Так же, как любишь Даниэль?
Склонившись, я прижался лицом к той жизни, что росла в ней.
– Ты сама знаешь, что буду, – сказал я. – Я уже люблю ее.
– Она может быть и мальчиком.
– Неважно, – шепнул я. – Я люблю вас обоих.
Ее руки, обхватив мою голову, прижали ее к груди. Она крепко держала меня.
– Теперь ты должен уезжать. Я высвободился из ее рук.
– Ты с ума сошла? Когда тебе через две недели идти в больницу?
– Я справлюсь, – тихо сказала она.
– А где мы раздобудем денег? Ведь ты помнишь, что сегодня утром я потерял работу?
– У нас еще есть четыреста долларов в банке, – напомнила она. – И у тебя в кармане есть еще чек за прошлую неделю.
– Сто шестьдесят баков! На них нам жить. Может пройти несколько недель, прежде чем я раздобуду другую работу.
– До Чикаго лететь только три с половиной часа из Сан-Франциско. И билет в туристском классе туда и обратно стоит меньше ста пятидесяти долларов.
– Я так не сделаю. Не могу. Нам нужны эти деньги для больницы.
– Я что-нибудь придумаю, – успокоила она меня. – А ты поезжай. Мне кажется, что Даниэль наш ребенок, и я хочу, чтобы ты там был.
Она сняла трубку висящего на стене телефона.
– Пока я позвоню в аэропорт, иди на верх и сложи вещи. И возьми свой фланелевый костюм, единственный приличный, что у тебя есть.
2
Я стоял, уставившись в пустой чемодан, брошенный на кровать, когда в комнату вошла Элизабет.
– Есть самолет в два тридцать. Он делает только одну посадку, и в четыре утра ты будешь в Сан-Франциско. По их времени.
Я по-прежнему стоял, тупо глядя на небольшой парусиновый саквояж. Я чувствовал какое-то оцепенение и не мог прийти в себя от удушающего запаха новостей.
– Прими душ, – сказала она. – А я уложу тебе вещи.
Я с благодарностью посмотрел на нее. Элизабет никогда не нужно было говорить, что делать. Как-то она обо всем догадывалась сама. Я пошел в ванную.
В зеркале увидел свое лицо. Глаза глубоко ввалились и казались воспаленными. Я потянулся за бритвой. Руки по-прежнему дрожали.
«Все вокруг было в кровище». Слова сержанта не выходили у меня из головы. Черт с ним, с бритьем. Займусь им с утра. Я залез под душ и пустил воду на полную мощность.
Когда я вышел из ванной, чемодан был уже упакован и закрыт.
– Я уложила твой костюм, – сказала Элизабет. – Полетишь в спортивной куртке. Не стоит зря мять одежду.
– О'кей.
Я уже кончал завязывать галстук, когда зазвонил телефон. Элизабет сняла трубку.
– Это тебя, – сказала она, протягивая мне телефон.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107