Он обо мне печется, любит меня. А баба, ох, что баба… Она за ласковую душу отдаст все, и терпеть калеченого будет, и любить будет. Да, тем сильней, может, ты не понял, Андрюшенька, чем больше он несчастный…
Андрей будто застыл, похолодел весь от неожиданного горя.
Она знала, что может в нем сейчас твориться. Льнула к нему, целовала, плакала и убивала своими словами.
— Я у тебя только первая женщина. Это вовсе не то, что первая жена. У тебя, милый, родной мой, все будет. Жена твоя, Андрюшенька, счастливица будущая, может, только в школу ходит… Не отчаивайся… Я буду тебя помнить, всегда, всегда.
— 23 —
Андрей шагнул на улицу, наткнулся на Ваську, сидящего на ступеньке.
— Ты? Василий? — спросил пораженно. — Что тут делаешь?
— Ни-ни…чего, — ответил тот, съежившись, обхватив плечи руками.
— С тех пор?
— С каких… Ну, ты же сказал, что ненадолго. Я решил подождать.
— Вот шальная голова. А если бы надолго? На всю ночь?
Васька подул на руки.
— Сколько б терпения хватило.
— А постучаться ты не мог?
— Да ну, — отмахнулся Васька, — А кто здесь живет?
Андрей посмотрел на мальчика, на дом с темными окнами.
— Как тебе объяснить. Одна, в общем, хорошая женщина.
— Любишь ее? — спросил Васька.
— Что?
— Что, что… Не хочешь, не говори. Сам не маленький, догадаюсь.
— Ох, Василий, — только выдохнул солдат. — Не только ты, а я маленький в сравнении с ней.
— Ага. Значит, не любит, — заключил Васька. — Да ну их! Все они одинаковые!
— Смотри, а у тебя, брат, опыт.
— А чего я, слепой, что ли! Они в лесу около детдома на траве с солдатами лежат… Да и в песне не зря поют: «Ты меня ждешь, а сама с лейтенантом живешь…» — И так бывает. По-разному бывает, Василий.
— Конечно, по-разному, — сказал Васька. — Ведь говорят же: до лейтенанта жена получает только удовольствие… До полковника — удовольствие и продовольствие. А после полковника только продовольствие…
— Пойдем, Василий, побыстрей. Вправду похолодало, — предложил солдат. — А женщин ругать нельзя. На них, сам видишь, весь тыл держится.
— Вижу. Только жениться бы я все равно не стал. Противно это.
— Что тебе противно-то?
— Да все. Целоваться противно. Я, конечно, сам не целовался, но видел. Лично мне не понравилось. А ты целовался, дядя Андрей?
— В общем… Да.
— Тогда скажи, когда взрослые целуются, им не стыдно в глаза друг дружке смотреть?
Андрей усмехнулся, прибавил шагу. Васька рысцой поспевал за ним.
— Когда люди любят друг друга, ничего стыдного не может быть. Понял?
— А как узнать? — спросил Васька. — Мы в детдоме много об этом спорим, ребята говорят, что любви не бывает. А вот учительница рассказала историю… Знаешь, жил дворянин один, а в него влюбилась девушка. Она ему даже письмо написала в стихах… Ну, такое письмо, ахнешь! А он ей, значит, говорит… Ты молода еще, поживи с мое, тогда поймешь, почем фунт изюма… И стал ухаживать за ее сестрой. А сестра эта была прости господи, такая, ну… С одним, значит, с другим, да еще жениху голову морочила. А жених был приятель этого дворянина. Он возьми да вызови дворянина на дуэль. Это раньше так было
— из-за баб вызывали на дуэль. А дворянин его и кокнул. И уехал на фронт добровольцем… А потом приезжает с фронта, а девушка его уже замуж вышла, да не за лейтенанта, а за генерала, что ли… Он ей по аттестату и деньги, и продукты, она и пошла за него. А дворянин увидел и влюбился. Генерал на передовой, понимаешь, немчуру бьет, а этот к ней каждый день домой ходит. Еще письмо написал, они раньше так делали… Вроде и встречаются, и письма еще пишут. И он, значит, в стихах как ей катанет на целую тетрадь. Написал, что он зазря не оценил ее, что был груб, а теперь, мол, любит. А она ему при встрече и говорит. Я, говорит, тебя любила и сейчас люблю. Но генерал меня обеспечивает, и я ему изменить не могу. С тем и прощай, дорогой! А в это время генерал в командировку приехал. Как увидел он их вдвоем, достал гранату, как ахнет!
— Не бреши, Василий, — сказал солдат. — Не было гранаты.
— Ну, не было, — сознался Васька. — А ты откуда знаешь?
— Слышал.
Шагалось по холодку легко.
Ночь не казалась уже темной. Дачная улица была пустынной, молчаливые ряды домов с потухшими стеклами.
Чтобы сократить дорогу, свернули они в редкий сосняк, на тропинку. Откуда-то сбоку вынырнули две фигуры, пошли наперерез. Один остался сзади, а другой приблизился вплотную, попросил прикурить.
Васька сообразил моментально: урки, раздевать начнут.
Покрылся липким потом, а руки и ноги ослабели от страха. И голос пропал. Но испугался не за себя, за солдата, который, ничего не подозревая, полез в карман за спичками.
— Дядя Андрей… — прошептал Васька, но кончить не успел.
Человек выкинул вперед нож, держа на уровне пояса, снизу вверх, хрипло приказал:
— Часы, деньги — быстро! Будешь кричать — прикончу! Живей! Живей!
Солдат стоял будто в растерянности, медленно доставая руку из кармана. Дальше Васька не успел увидеть, что произошло. Солдат ударил ногой по руке, и нож улетел в темноту. Потом он захватил локоть бандита, так что хрустнуло, и тот грузно шмякнулся на землю. Да попал на пень ребром, заорал от боли.
Зато второй навалился солдату со спины, опрокинул на себя.
— Помогите! — закричал Васька, но голос, срывающийся, слабый, прозвучал как во сне. И ноги подгибались, и не было сил бежать.
Он почти достиг дороги, упал, ударившись о какой-то булыжник. Тут только сообразил, что бросил дядю Андрея одного с бандитами. Пока Васька будет звать на помощь, они ведь убьют его.
Заплакал Васька, потерев ушибленную коленку, нащупал злосчастный булыжник, поднял его. Прижимая к груди, поплелся обратно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69