На солдата она почти не взглянула.
— Пусть разденется, — попросила она. — А насчет лечения, Ася, ты уж сама… Ты у нас в школе курсы сестер кончила.
— Раздевайся, — приказала Ксана. — Тебе помочь?
— Вот еще, — нахохлился Васька. — Я и сам шить умею. Только у меня иголки нет.
— А у нас есть. Снимай, снимай, я за йодом к подруге сбегаю.
Солдат кивнул: раздевайся, мол, если просят.
Вася, сопя недовольно, снял одежду и сел на кровать, закрывшись одеялом. Вера Ивановна осматривала штаны и рубашку, поднимая их на уровень глаз и вздыхая. Спросила, как же он, Вася, собирался выступать с такими дырками?
Отвечать не хотелось, но и оскорбительного вроде ничего в вопросе не было.
— Меня поставят в середину хора, кроме головы, ничего не видно, — сказал он.
— Так ты поешь? — воскликнула Вера Ивановна. — А наша Асенька музыкой до войны занималась. Сейчас-то она все забыла.
Женщина застрочила на машинке, быстро вращая ручку. Васька перестал дрыгаться, уставился на Веру Ивановну, удивляясь, как ловко у нее получается. Он умел зашивать при помощи иголки, даже гвоздя, но такой работы он не видел. Вообще-то, если бы спереть такую машинку, он бы тоже научился. Хорошая игрушка, надо запомнить.
— А вы, Андрей… Вы кем доводитесь мальчику? — Вера Ивановна спросила, откусывая нитку и взглядывая на солдата так исподлобья. — Я сразу увидела, что вы похожи.
— Мы? — повторил мальчик. — Мы? Похожи? Он подскочил на постели, расплылся от радости. Счастливыми глазами посмотрел на солдата. И тот, взглянувна Ваську, подтвердил:
— Ясное дело… Не чужие.
Ксана притащила йод, улыбающийся Васька не успел и пикнуть, испятнала его лицо, руки, шею, даже волосы. Васька пытался заорать, но Ксана сказала:
— Все! Все! Еще здесь, и все. И здесь… И здесь… Стерпел Васька, а о Вере Ивановне подумал, что вовсе она не плохая, если заметила их сходство.
Вера Ивановна кончила шить, бросила одежду на кровать со словами:
— Держи, крепче новой! Солдату она сказала:
— Мне надо с вами потолковать. Ася, посмотри за супом…
— Что ж, — согласился он.
— Пойдемте во двор. Только осторожнее, не стукнитесь головой!
Они встали у крылечка, Вера Ивановна в упор посмотрела на солдата. И он теперь увидел, что у нее большие темные глаза, в сумерках которых затаилась усталая грусть, а в волосах много седины.
— Кажется, я догадываюсь, по Аськиным рассказам, — начала она смущенно.
— Догадываюсь, что у вас неприячности. Но разговор не о вас, о мальчике. Если есть возможность, купите ему одежду. Эта кончилась.. И потом… У него вши. Понимаете, целые гнезда вшей. Я пыталась их давить, смотрю, еще, еще… В каждой складке… Я могу постирать все, но лучше бы сжечь. Вши могут быть и тифозные…
Андрей расстроенно молчал.
Женщина по-своему расценила его молчание, добавила, оправдываясь:
— Не подумайте, что мы уж такие… привереды. Мы, правда, до войны хорошо сперва жили. Муж был кадровый военный, крупный командир. Мы ничего о нем не знаем. А я не работала, но я умела хорошо шить, это нас и кормит. Сейчас мы в долгах… Всем трудно, я понимаю. Но когда в нужде дети, ужасно. К этому привыкнуть нельзя.
— А что нужно? — спросил солдат.
— Да что покрепче, — отвечала Вера Ивановна. — Вот, вроде вашей шинельной… Только потоньше. Чтобы игла взяла.
Андрей машинально потрогал на себе шинель.
— Если это… продать?
— А сами как будете?
— Сам-то обойдусь, — увереннее сказал он. — Цыган шубу давно продал! А я вроде цыгана… Нет, серьезно. Вот только я торговать не умею.
Вера Ивановна оценивающе оглядела шинель, но исподволь смотрела на солдата.
— Сейчас идут все на рынок, — произнесла она.
— Мне туда нельзя.
— А может… им?
Она не назвала Акулиху, но кивнула в сторону дома.
— Спекулянтам?
— Связываться с ними гадко, — сказала со вздохом Вера Ивановна. — Отвратительное порождение войны. Но что делать-то? Мы с вами сами ничего не можем… Знаете, слышала недавно анекдот, что решили с блатом покончигь. Похоронить его, и все. Положили в гроб, крышкой накрыли, да гвоздей не оказалось. Где взять гвоздей? Советуют: по блату можно достать. Выпустили блат, а он и был таков…
Вера Ивановна предложила:
— Давайте вашу шинель.
Ушла и долго не возвращалась. Солдат обошел трижды вокруг дома, начал беспокоиться, когда увидел ее, бегущую вприпрыжку. Издалека показала в кулаке деньги, крикнула весело:
— Ну, баба стерва! Акула зубатая! Нюхом почувствовала, что дело поживой пахнет. Уперлась, уж я слезу перед ней пустила. Мол, мужнина память, единственная…
Засмеялась облегченно.
Андрей смотрел на нее, на губы, нервные, подвижные, на смуглое точеное лицо, на глаза, глубокие, сумеречные, и впервые почувствовал, что хотел бы ее сильно поцеловать.
Но, прежде чем он сам понял свое желание, она угадала и пригасила себя. Сделалась вежливо ровной.
Солдат принял деньги, с укором произнес:
— Коли взялись, помогали бы и дальше, — но укорял ее не за это, оба понимали. — Я ведь уезжаю…
— На передовую? — спросила она тихо.
— Да.
— Когда? Сегодня? Завтра? Впрочем, что я спрашиваю. Этого никто не знает. Мы так и жили всегда в неизвестности, когда куда мужа пошлют… Аська моя на перепутье родилась. В общем… — Она помедлила, глядя на него наклонив голову и как бы снизу, такой она была еще красивее, как девочка неопытная на свидании. — Если не уедете, милости прошу, как у нас говорят. Милости прошу к нашему шалашу.
Она рывком взяла деньги, спрятала, отвернувшись, в лифчик. Потом открыто, с вызовом, посмотрела ему в глаза.
Вернулись в комнату, стали есть обещанный суп с селедкой.
Вдобавок к нему Вера Ивановна принесла кислой бражки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69