Васька сплюнул на дорожку, чтобы хоть чем-нибудь досадить противной тетке, и пошел вслед за солдатом. Нагнал его у магазина и сказал:
— Не бойтесь, дядя Андрей, она не позовет милицию! Тьфу, противная баба! Акулиха зубастая!
— Ладно тебе… баба. Где ты научился выражаться?
— А как ее назвать, если она орет как баба? — спросил Васька. — Курица не птица, а баба не человек! Солдат молчал.
— Ясное дело, — продолжал Васька. — Купца дома нет. Что будем делать, дядя Андрей? Тот пожал плечами:
— Посидим подождем?
— А сколько ждать? Он ведь может вообще не прийти?
Солдат посмотрел на Ваську.
— Ты вот что, Василий… Иди-ка домой. В детдоме могут забеспокоиться, что ты надолго пропал. А я сам здесь покараулю.
Васька усиленно замотал головой:
— Не-е, обо мне никто не будет беспокоиться. Я сам о себе всегда беспокоюсь. Потом, меня отпустили.
— У тебя родные какие есть? — спросил солдат, присаживаясь на обочину дороги. Васька продолжал стоять.
— У меня никогда никого не было. Я из детприемника сюда поступил.
Солдат не знал, что такое детприемник, но догадался: туда относят маленьких детишек. А вот кто относит и почему относит? Их бы расстреливать, этих сучек, которые отказываются от своих детей. Живет Васька и не понимает, что можно жить иначе, что существует родительская ласка, забота, материнское тепло. А где-то тут рядом мать живет, не знает, а может, и знать не хочет, что в этой беспризорной толпе ее оборванный сын бегает… Маленький звереныш, но и человек.
Солдат отчего-то закашлялся, отвернулся. А Васька увидел, как из калитки, где они только что были, вышла девочка в красненьком пальто, в беретике, сзади две косички и большие банты. Васька сорвался с места, на ходу крикнул:
— Оксана! Оксана!
Девочка оглянулась, посмотрела внимательно на Ваську, очень удивилась,
— Здравствуй, Вася. Что ты здесь стоишь?
— У меня дела, — сказал Васька, подходя к девочке.
— А почему тебя не было на уроке? Смотри, тебя могут исключить.
Васька оглянулся, не слышал ли солдат всего сказанного. К счастью, не слышал. Васька законно считал, что не следует солдату знать о всяких временных Васькиных неудачах, в том числе со школой. Понизив голос, Васька спросил:
— Ты что, Оксан, здесь живешь?
— Меня зовут не Оксана, — поправила девочка. — Меня зовут Ксана. Ну, Ксения, понимаешь?
— Какая разница, — возразил Васька. — Меня вот хоть чугуном назови, только в печку не ставь.
Девочка засмеялась, и Васька засмеялся. Они стояли посреди улицы и смотрели друг на друга. Васька приметил эту девочку, когда она пришла в класс. Но сам бы он к ней не подошел. Во-первых, она одевалась как барышня, а детдомовские — кто во что горазд… Во-вторых, они вообще не дружили с домашними. У тех всех своя жизнь, родня, хозяйство, дом… Их кто-то встречает, кто-то провожает, кладет в газетку хлеб, картошку, а то и конфету… Все у них не как у людей, и Васька этой жизни не понимал, не хотел понимать.
Вот даже отношение к еде. Васька навсегда запомнил, как одна девочка, не Оксана, держала в руке хлеб, намазанный повидлом, и вдруг взяла да бросила в окно. Васька чуть сам не упал вслед за хлебом. Он бы тут же сбегал, нашел его, но был урок. И это был мучительный для Васьки урок, потому что он не слушал, а думал о хлебе, намазанном повидлом…
Васька нахохлился, совсем по-другому, и хмуро спросил:
— Эта, которая пасть на всю улицу раззявила… Твоя мать?
Девочка перестала улыбаться. Тоже холодно спросила:
— Кто раззявил? Я ничего не слышала.
— Ну, с вашего дома! Акула которая!
— А-а, — произнесла Ксана. — Тетя Акулина, наша хозяйка.
— Какая хозяйка?
— Мы у нее снимаем площадь, — объяснила Ксана. — — Мы ведь беженцы, из Белоруссии, а там сейчас немцы.
— Вот как, — сказал Васька и посочувствовал Ксане, У него и тон и обращение сразу переменились. — Я думал, что ты как другие… А ты что, с матерью приехала?
Ксана кивнула, простив Ваське всякие грубости, предложила:
— Ты приходи, если захочешь. У меня мама портниха, она тебе одежду зашьет.
— Зачем мне зашивать? — нахмурясь спросил Васька. — Я и сам шить умею. Ты лучше скажи; где сейчас Сенька?
Ксана посмотрела прямо в Васькино лицо, строго спросила:
— Ты с ним водишься?
— Да нет, не вожусь. Он мне, понимаешь, нужен… Для одного дела. Но это секрет.
Ксана сделала к Ваське шаг и оказалась так близко, что он услышал странный тонкий запах, исходивший от нее, увидел крупные веснушки на переносице, открытые серые глаза.
— Знаешь, он ведь жулик, у него, говорят, шайка. А Акулина ихняя спекулирует на рынке. Мы их боимся. Мы бы давно от них перешли, но мы задолжали им денег за квартиру. А теперь мы боимся… Мама говорит: «Вдруг прирежут».
— Ты не бойся, — тоже негромко сказал Васька. — Если что, я их быстро к ногтю!
— Ты?
— А что? Я ведь не один!
Васька оглянулся на солдата и сейчас только заметил, что он делает ему призывные знаки. Васька заторопился. Быстро спросил:
— Значит, Акула — спекулянтка?
— Она продает всякое белье, которое ей приносят. А Сенька вместе с ней весь день торчит на барахолке. Я видела, как он уходил с каким-то свертком…
— Ладно. Спасибо, — сказал Васька. — Встретимся в школе.
— Ты лучше с ним не связывайся, он убить может, — предупредила Ксана, глядя на Ваську. Произнесла так, — будто она давно знала Ваську, а теперь переживала за его жизнь.
Ваське стало приятно, что за него могут так переживать. Впервые в жизни делал Васька настоящее дело, и впервые за него переживали.
С какой-то лихостью, которая не могла не поразить Ксану, он произнес:
— Знаешь, как говорят… Двум смертям не бывать, а одной не миновать!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69