Лучи света, едва проникавшие в проём крошечного окна, освещали страшную картину насильственной смерти.
Возле двери дежурили полицейские, а вокруг хибарки гудела толпа. Наконец прибыли представители власти – начальник отдела безопасности, следователь и судебный врач. Конюшню осветили. По всему было видно, что здесь происходила отчаянная борьба.
– Мне сообщили, что в этой хибарке жила нищенка, утонувшая в море, – сказал начальник отдела безопасности. – Но что могла здесь делать кабатчица?
Врач наклонился и пощупал пульс.
– Несомненно одно – её задушили.
– Это ясно с первого взгляда. Однако мы ещё ничего не можем сказать о мотиве преступления, – заметил следователь. – Пока что в голову приходит одно соображение…
– Какое же?
– Одновременно произошли две смерти. Не замешано ли тут третье лицо?
– Возможно. Но попробуем выяснить сначала что-нибудь от соседей.
Все трое вышли из хибарки. Их тотчас окружила толпа любопытных, среди которых находился и хозяин злополучной конюшни Хасан. Его сразу можно было узнать по удручённому виду. Он никак не мог понять, почему в конюшне оказалась эта кабатчица. Его наверняка будут теперь таскать на допросы, а он-то при чём? Ведь даже не он, а жена сдала внаём проклятую хибарку! В тот день, когда впервые здесь появилась нищенка, его и дома-то не было. Если не поверят, пусть спросят у старшей сестры Дженнет. Они вместе ездили в селение за мукой. А возвратились вечером! Тут он и узнал, что жена пустила в конюшню какую-то бродяжку. Эх, и попало же ей от него за это!
Он приподнял кепку и почесал в затылке.
Да, ругал жену, ругал: зачем пустила нищенку? Но разве жилец – дыня? Попробуйте выбрать его по запаху… Если вздумала утонуть, туда ей дорога! Умерла и умерла, а он тут при чём?
– Хасан, тебя хочет допросить следователь.
Сердце у бедняги забилось. Он зажал в руке кепку и предстал перед следователем, понуро опустив голову.
– Ты хозяин этой конюшни?
Хасан огляделся вокруг, потом посмотрел на следователя и ответил:
– Да, бей-эфенди.
– Кому ты её сдавал?
– Я? Да никому не сдавал, господин следователь! Это моя половина сдала. – И он рассказал, как было дело.
– Если не верите, спросите мою старшую сестру Дженнет…
– Оставь в покое старшую сестру! Лучше ответь: когда ты или жена – это всё равно – сдали эту хибарку нищенке?
– Я не сдавал, бей-эфенди.
– Так, понятно… А женщина, которая сейчас там лежит, часто бывала у нищенки?
– Клянусь аллахом, сроду не видел, бей-эфенди! И нищенку-то толком не рассмотрел. Почему? Да меня ещё отец учил – никогда не водись с пьянчугами! Потому-то я и ругал свою половину.
Следователь невольно улыбнулся, но тотчас принял серьёзный вид и спросил:
– Значит, ты не видел, заходила ли сюда когда– нибудь кабатчица?
– Ну как так, бей-эфенди? Если бы видел – сказал. Праведный мусульманин не станет брехать.
– Я видел! – сказал старик, стоявший позади толпы.
Все повернули головы. Ах, да это Сулейман, по прозвищу «Дядя-кашель». Старику было около семи десятков. Он просыпался раньше всех обитателей квартала и первым приходил в маленькую кофейню. Уже тридцать лет кряду курил он там свой кальян, уверяя всех, что после трубки становится легче дышать. Так и лечился старик кальяном, а кашель всё не проходил. Вот и прозвали люди Сулеймана «Дядя-кашель».
Долговязый старик с большими усами и живыми зелёными глазами не спеша пробрался сквозь толпу и подошёл к следователю. Тот кивнул:
– Ну, рассказывай, что ты видел?
– Третьего дня я встал раненько. Вышел из дому и прямо в кофейню, к Шабану… Такая уж у меня привычка – с утра чашечку кофе выпить да кальян покурить… А Шабан хороший кофе варит – не то что другие. Я бывал и в других кофейнях. Так там, нечего греха таить, в кофе горох подсыпают…
– Короче! Что было дальше?
– Хорошо, бей-эфенди! Иду я, значит, в кофейню к Шабану, прохожу вот здесь – смотрю: кабатчица! Она меня даже не приметила сначала. Вот здесь она притаилась – у стены. Ну мне любопытно стало. Видит аллах, в голову пришли плохие мысли… Не воровать ли, думаю, она пришла? И только я так подумал, а она увидала меня и прятаться перестала. Ну, я её, конечно, ни о чём не спросил – какое я имею право? Не спросил, но когда пришёл в кофейню к Шабану, стал поджидать нашего Хасана.
– А кто такой Хасан?
«Дядя-кашель» осмотрелся вокруг.
– Да вот он, хозяин конюшни. Он её нищенке сдал…
– А ты на меня не вали, Сулейман, – рассердился Хасан, – это не я сдавал!
– Знаю, знаю, да хибарка-то всё-таки твоя!
– Моя, не отрицаю. Но…
– Продолжай, дорогой, – перебил его следователь. – Пришёл Хасан, что ты ему сказал?
– Хасан пришёл не скоро, бей-эфенди. Не знаю, где он пропадал, но только в то утро он не был в кофейне.
– В какое утро, Сулейман? – снова не удержался хозяин хибарки.
– В то утро, когда мы без тебя резались в шестёрку.
– А-а-а! Понял! Так я же ездил в селение за мукой…
– Во-во!
Старик повернулся к следователю:
– Видишь, – бей-эфенди, я говорю только правду. У меня нету привычки зря болтать.
– А дальше?
– На другое утро приходит, значит, Хасан, я отвожу его в сторонку и говорю: «Ты знаешь, Сулейман тебя любит, но зачем было сдавать эту хибарку нищенке?»
– А что я тебе ответил, Сулейман?
– А он говорит: «Я не сдавал, жена сдала». Осерчал, говорит, на неё, да что поделаешь, теперь назад не воротишь. Тут я ему раз – про кабатчицу! «Ты, говорю, присматривал бы, что там творится. А то, говорю, кабатчица с утра пораньше в конюшню подглядывала. Как бы беда какая не приключилась!»
– Не говорил он насчёт беды, бей-эфенди, – возмутился Хасан, – истинная правда, не говорил!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98