Все видели, как она чистоплотна. Жилище Сами не походило на большинство домов Бейоглу, где разило мочой и ещё чёрт знает чем. У Назан всё сверкало чистотой.

Весна пришла в Стамбул только в последние дни мая. Всё быстро расцвело, и люди устремились за город, торопясь погреться на лоне природы под лучами уже припекавшего солнца. Но Назан видела весеннее небо только в те короткие минуты, когда развешивала бельё на террасе.
– Да продлятся твои дни, Назан, – сказал ей однажды Сами. По телу Назан пробежала дрожь, когда она услышала эти слова. – Вчера ночью скончалась Несрин!
В первый момент она почувствовала облегчение. На лице появилось выражение радости. Но через миг оно снова стало мрачным. Брови сдвинулись, и на длинных ресницах сверкнули слёзы.
– Бедная, несчастная Несрин!
– Несчастная? Да ты во сто крат несчастнее её! К ней хоть пришло избавление.
Назан спохватилась и, словно улитка, случайно задевшая что-то рогом, вновь ушла в свою раковину. Отныне она поклялась не показывать никому своих слез. Зато забравшись в тёмную кухню и стоя у грязной лохани, она дала себе волю. Горячие слёзы лились по её лицу. Она вспоминала первую ночь их знакомства с Несрин, проведённую в поезде. «Как старалась она поддержать меня в тяжёлую минуту! А чем я ей отплатила? О нет! Каковы бы ни были обстоятельства, которые привели меня в дом Сами, но я сошлась с её возлюбленным. Люди правы, когда говорят, что я воспользовалась болезнью несчастной Несрин!»
Долго укоряла себя Назан, но постепенно она стала реже вспоминать об умершей и снова целиком отдалась мыслям о сыне. Её скорбь становилась всё глубже, перерастая уже в настоящее помешательство.
Как-то она пошла к ювелиру и попросила выгравировать на внутренней стороне перстня при имени: «Халдун, Мазхар, Назан». Оставаясь одна, Назан обычно снимала перстень, прижимала его к лицу, к глазам и целовала, целовала без конца.
Перстень всегда привлекал внимание людей. Мужчины, с которыми она проводила ночи, спрашивали: «Откуда ты заполучила такой перстень?» А иные полушутя добавляли: «Уж не от самого ли султана досталась тебе эта штуковина?» Назан не отвечала. Что могла она сказать? «Муж купил»? Значит, он был богат, ведь перстень стоил много денег. Но её могли спросить: «Какой муж? Сами?» Однако те, кто бывал у них, знали, что Сами не слишком щедр на подарки. Тогда какой же муж? Стали бы допытываться, и Сами мог бы сказать о Мазхаре. А она не желала, чтобы её запятнанное имя даже упоминалось рядом с именем Мазхар-бея.
К счастью, никто и не думал всерьёз, что у неё на руке настоящий бриллиантовый перстень…

В ту ночь у них собралось особенно много народу. Сами поманил Назан в сторонку и предупредил:
– Если ещё кто-нибудь постучит, смотри не открывай!
Мужчины заперлись в комнатке возле кухни, а Назан было приказано время от времени приносить им кофе.
Поздней ночью один из приятелей Сами – высокий мужчина – вышел в уборную. Назан, дремавшая в углу кухни, не обратила на него внимания. Но, когда он направился к наружной двери и стал отодвигать засов, она вскочила – ведь Сами приказал не отпирать.
– Я за сигаретами, – спокойно сказал верзила, – пропусти, сейчас вернусь. – И вышел на улицу.
Назан не успела задвинуть засов – в дверь ворвался полицейский, за ним другой, третий… Сколько их, десять или больше?.. Держа в руках пистолеты, они кинулись в комнату, где находились Сами и его гости. Но и тех было немало, и все они тоже были вооружены. Грянули выстрелы…
Вся операция продолжалась несколько минут. Полицейским удалось взять верх. Они тут же вынесли печатный станок и пачки новеньких, только что отпечатанных хрустящих банкнот. Преступники были выстроены в ряд и один за другим выведены на улицу. Среди них была и Назан. У дверей толпились любопытные. Прозвучавшие в ночи выстрелы разбудили весь квартал.
Назан была как во сне. Она ничего не понимала. Почему полицейские ворвались в их дом? Откуда появились эти пачки денег?
Их втолкнули в полицейский автомобиль, и он быстро помчался по тихим улицам. Назан вдруг вспомнила, что на террасе осталось много белья, которое она развесила ещё днём, – ведь она обстирывала не только Сами, но и его приятелей, – и очень заволновалась. Она подозревала, что одна из соседок, стиравшая бельё для жильцов их дома, была нечиста на руку. Недавно пропала сорочка Сами. А если ей не удастся рано утром снять бельё, то эта скверная женщина опять что-нибудь украдёт.
За ночь её несколько раз водили на допрос. Она рассказывала всё, что знала о маленькой комнатке, куда ей не разрешалось входить, но не переставала думать о белье. Наступило утро. Если она не снимет бельё до обеда, его наверняка разворуют!
Когда к окошечку камеры, в которой сидела Назан, подошёл полицейский с большими чёрными усами, она спросила:
– Скажите, меня отпустят до обеда?
Полицейский посмотрел на неё. «Вот сумасшедшая!» – словно говорил его взгляд.
– Отпустят! – бросил он насмешливо.
В это время появился другой полицейский.
– Домой торопится! – кивнул в сторону Назан черноусый.
– Вот эта?
– Она самая.
Они медленно пошли по коридору.
– А что она спрашивала?
– Да спросила, отпустят ли её до обеда.
– Ты бы ей ответил: «Непременно отпустят».
– Я так и сказал.
– Дурочкой прикидывается! Скоро, наверно, начнёт сумасшедшей притворяться. А похоже, что она там всем и заправляла.
– Скорей всего. Говорят, она и есть содержательница притона.
– Ишь ты! Всю банду укрывала, а теперь ещё притворяется! Потаскуха!
– Наверно, надеется ускользнуть от следствия.
– Посмотри, что в газете написано.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98