Была тут кушетка во вкусе мадам Рекамье. Был большой стол в стиле Ренессанса, а также маленький круглый столик, покоящийся на большой рыбе из красной бронзы. По ярко-оранжевым стенам, вокруг всей комнаты, на расстоянии двух футов от белого лепного потолка шла узкая черная полоса. А ниже висели две картинки, вышитые маленькими девочками в 1850-х годах, и большое полотно с изображением страстей св. Себастьяна, выполненное на редкость неумелым подражателем мастеров итальянского Cinquecento . Над дверью, в стеклянном ящике, висел плащ тореадора.
Словом, комната производила именно то впечатление, какое и должна была производить: вместилища случайных вещей, собранных субъектом, который, если следовать Фрейду, пытался компенсировать какую-то свою неполноценность и успокоить неудовлетворенные инстинкты, окружив себя псевдоисторическим барахлом. Этого мистер Ривз, конечно, не понял — его образование по части психологии оставляло желать лучшего, — но он понял, что от этой комнаты у него начнется белая горячка.
— Прелесть, — кротко пробормотала миссис Ривз.
— Правда, оригинальная комната? — настаивал Энси. — И такая элегантная. Верно, мистер Ривз?
— Угу, — произнес мистер Ривз.
— Я нашел вчера хорошенькую вещичку, — сказал мистер Самсон и, отправившись на другой конец комнаты, вернулся с маленькой коробочкой из эмали, которую он положил на ладонь миссис Ривз.
— Прелесть, — сказала миссис Ривз, почтительно держа ее и не зная, что с ней делать.
— Откройте крышку, — сказал мистер Самсон, вдруг улыбнувшись во всю необъятную ширину своего лица.
Миссис Ривз бережно приподняла крышку, и из скрытого внутри музыкального ящика тотчас раздалось унылое скрипучее позвякиванье. Мелодию почти невозможно было установить, поскольку не хватало двух нот, и, когда они должны были звучать, наступала тишина.
— Восхитительно! — взвизгнул Энси. — Какой это эпохи, Игги?
— Продавец сказал, что это восемнадцатый век, французская работа, — печально промолвил мистер Самсон. — А я думаю, что швейцарская. Это мелодия «Ranz des Vaches» .
— Как поэтично! — прочувствованно произнес Энси. — Вам не кажется, мистер Ривз, что эта прелестная музыкальная шкатулка навевает мысли о прошлом, об очаровательных маркизах и аббатах и… и о прочем тому подобном?
— Хм, — сказал мистер Ривз. — Как-то никогда об этом не думал.
— И бы с радостью перекупил ее у тебя, Игги, — сказал Энси, — если бы это было мне по карману. Но, — поспешил он добавить, видя, что мистер Самсон готов уже назвать цену, — я знаю, что ты не расстанешься с ней ни за что, и не стану лишать тебя такого сокровища. До чего же приятно знать, что есть еще люди, которые дорожат красивыми вещами, правда, дорогая? Люди, которые привносят немного жизни, и красок, и романтики в наш страшный мир господства науки. Ты благодетель нашего общества, Игги, настоящий благодетель. Я уверен, что ты принес жизнь и краски бедной леди Блейдбоун, когда сделал для нее эту очаровательную комнату.
— Ну, это такой пустяк, — скромно сказал мистер Самсон. — Теперь я мог бы придумать что-нибудь поинтереснее.
— Не говори глупости, Игги, — сурово сказал Энси. — Ты прекрасно знаешь, что ты один из самых знаменитых декораторов Лондона и толпы элегантных женщин жаждут, чтобы ты отделал им комнаты. А теперь покажи мистеру и миссис Ривз эту красивую спальню, которую ты только что отделал для себя.
Впервые в жизни мистер Ривз почувствовал благодарность к Энси. Его, конечно, нимало не интересовала красивая спальня мистера Самсона, но это позволяло ему втихомолку избавиться от рюмки с вишневкой и — что еще важнее — расправить ноющие мышцы, затекшие от сидения на жесткой скамеечке для дойки коров. Мистер Ривз с большой готовностью вскочил на ноги.
— Мне бы очень хотелось ее посмотреть, — покривив душой, сказал он.
Энси и миссис Ривз обменялись взглядами, как бы говоря друг другу: «Неплохое начало».
Игги повел их по лестнице, совсем такой же, как первая, с той только разницей, что здесь ковер был красный, кишевший серыми червями. Энси обратил внимание мистера Ривза на изящные хромированные пруты на ступеньках, которые придерживали ковер и которых не заметил мистер Ривз. А Игги, шедший впереди, меланхолическим тоном пояснял миссис Ривз, что он «обошел весь Лондон» в поисках шелка нужного оттенка для своей спальни.
В юности мистер Ривз спал на простой железной кровати с жестким матрасом, и спальней ему служила комнатка, обклеенная самыми дешевыми, какие только могут быть, обоями, с рисунком, которого мистер Ривз даже не замечал; там стоял комод, умывальник и сосновые стулья, выкрашенные желтой краской, — из тех, что до сих пор еще встречаются в спальнях бедных служанок. Спальня его сына Бейзила была обставлена предельно просто, с соблюдением строжайшей экономии. Таким образом мистер Ривз был совершенно не подготовлен к тому зрелищу, которое предстало его взору, когда он следом за Энси вступил в спальню мистера Самсона.
Вся комната, за исключением потолка, была вымазана или заляпана фиолетовой краской. Роскошный диван, которому мистер Ривз отвел бы место в восточном гареме, если бы ему когда-либо пришлось заниматься такими вещами, был изящно обтянут фиолетовым шелком, с вышитым на нем большим черным крестом. На фиолетовых диванных подушках стояли большие готические буквы: «И. С». Стулья, ночной столик, туалетный стол и подзеркальник — все было выкрашено в фиолетовый цвет. На туалетном столе стояли шкатулки из фиолетового лака, фиолетовый флакон для духов с опрыскивателем и маленькие фиолетовые флакончики.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96