Лампы под абажурами струили мягкий свет, и две свечи горели ровным, неярким пламенем, освещая клавиши бекштейновского концертного рояля. Мистер Ривз внимательно огляделся в поисках уголка потемнее: тут было немало людей, с которыми ему вовсе не улыбалось общаться. Он увидел одиноко стоявший стул и направился к нему. Его единственным ближайшим соседом оказалась болгарская графиня, ставшая под бременем пищеварения чрезвычайно похожей на выбеленную, напудренную и надушенную обезьяну. Естественно, что мистер Ривз не обратил внимания на близость болгарской графини…
Не успели подать кофе, как мистер Хоукснитч принял на себя роль церемониймейстера.
— Берти! Берти! — громко и властно возгласил он, перекрывая гул голосов.
Мистер Хиггинс-Рэгг, прекрасно знавший, что за этим последует, поднял на него взор, с отлично сыгранным наивно-вопросительным выражением.
— Да ну же, Берти! — визжал Энси. — Ты должен сыграть нам, право же должен. Все мы приехали сюда спесьяльно , чтобы послушать тебя, и мы с миссис Фэддимен-Фиш будем крайне огорчены, если ты урвешь у нас хотя бы минуту. Это будет такое удовольствие для нас всех.
— Ах, не сейчас, Энси, пожалуйста, — лицемерно взмолился мистер Хиггинс-Рэгг.
— Послушай, Берти! Не будь таким застенчивым, глупым и прочее, — взвизгнул Энси. — Ты же знаешь, что играешь как бог. Не будь девчонкой! Живо иди к роялю и сыграй нам что-нибудь такое завлекательное, смачное.
Мистер Хиггинс-Рэгг с подчеркнутой неохотой лениво поднялся со стула, обернувшись к притихшей компании, сверкнул заученной улыбкой, провел ухоженной рукой с наманикюренными ногтями по тщательно смазанным бриллиантином волосам и, покачивая бедрами, направился к роялю. Он взял наугад несколько аккордов, проиграл первые такты «Лунной сонаты» и перешел к импровизации на тему, которую заранее тщательно отработал.
— Что же вам сыграть? — спросил он, склонив набок голову и томно глядя в потолок: на слушателей всегда производит хорошее впечатление, когда человек играет, не глядя на клавиши. — Хотите Дебюсси? Или Шёнберга? Или что-нибудь этакое допотопное… Сыграть вам Моцарта и Баха?
— Нет, нет! — завизжал Энси, отлично выполняя свою роль. — Их мы можем услышать в любое время. Сыграй нам что-нибудь свое, Берти!
— Так, сразу? — скромно спросил мистер Хиггинс-Рэгг.
— Ну, конечно! Не глупи, Берти. Право же, нельзя быть таким несговорчивым и скромным. Ты никогда ничего не достигнешь, Берти, если не будешь знать себе цену, верно, дорогая? — Последние слова были сказаны специально для миссис Фэддимен-Фиш, чтобы она не думала, будто ее отодвинули на задний план в собственной гостиной.
— Так что же все-таки вам сыграть? — спросил мистер Хиггинс-Рэгг, искусно растягивая ожидание.
— «Боксеров», — взвизгнул Энси. — Я обожаю «Боксеров» — это так немыслимо жестоко и упоительно.
В комнате воцарилась мертвая тишина. Мистер Ривз, забившись в свой уголок, наивно поднес к губам чашечку с кофе.
Трах!
Мистер Хиггинс-Рэгг опустил руки на клавиши с такою силой, что большой рояль затрясся и застонал. Мистер Ривз вздрогнул от неожиданности и чуть не пролил кофе на свои парадные брюки. А злополучный рояль все грохотал и грохотал, раздирая воздух сверкающими диссонансами и тщательно продуманной какофонией. Бой шел, по-видимому, действительно страшный, хотя мистер Ривз никак не мог уразуметь, что же там происходит. Он видел только, как мистер Хиггинс-Рэгг подскакивал на стуле и отчаянно тряс головой, по мере того как один безрезультатный раунд следовал за другим. Музыка вдруг оборвалась. У мистера Ривза мелькнула надежда, что это конец. Но нет! Десятью мощными ударами по трем диссонирующим нотам в среднем регистре мистер Хиггинс-Рэгг вывел одного участника из игры и стремительно перешел к заключению — восторженным приветствиям толпы.
Приветствия наконец умолкли, сведенные на нет стремительным диминуендо, и после веселого позвякиванья, долженствовавшего означать радость боксера-победителя, окруженного поздравляющими друзьями, наступила тишина. Мистер Ривз сжал голову, стараясь унять звон в перетруженных ушах.
— Дивно!
— Изумительно!
— Огромное спасибо!
— Такая сила!
— Такая страсть!
— Такое мастерство, правда?
— О, необыкновенно!
— Браво, браво, еще! — визжал Энси, отчаянно, но одиноко аплодируя исполнителю. — Это гораздо лучше, чем лучшее творение Сати. Слишком хорошо, Берти. Наконец-то ты поставил английскую музыку на ноги, действительно поставил. Просто не понимаю, о чем только думает правительство, почему оно молчит!
Скромно улыбаясь, прикладывая надушенный носовой платок к мокрому лицу, мистер Хиггинс-Рэгг в застенчивом молчании выслушивал все эти и подобные им восторженные комплименты.
Мистер Ривз заметил, что маленькая женщина, похожая на обезьяну, хочет что-то сказать. Он перегнулся к ней.
— Необыккновенно, — возгласила она с сильным славянским акцентом, жестко произнося согласные. — Шлышны были даже ударры перрчаттки, верно?
— Что? — чувствуя себя глубоко несчастным, переспросил мистер Ривз. — Простите? Ах да, конечно, вы совершенно правы!
И мистер Ривз снова уполз в свой угол.
— Мне лично нравится в игре Берти то, что она чисто британская , — продолжал вещать пронзительный голос Энси. — Вот уж никто не примет Берти за иностранца. А у нас к иностранной музыке поистине идиотское отношение. Ведь если бы фамилия Берти была Рэггский, все с ума сходили бы по нему.
Мистер Хиггинс-Рэгг улыбнулся, но как-то вяло. Лесть была приятна, однако ему не понравилось такое вольное обращение с его фамилией.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96