Ах, как я рада! Как хорошо, что я встретила человека, который понимает их точно так же, как и я. Мы будем читать их вместе, целыми днями. Хотите? Раньше мне было не с кем, я читала их одна, даже пряталась иногда, чтобы почитать, а то надо мной смеялись.
Дамнянович. Смеялись?
Зорка. Не то чтобы смеялись, а так, делали замечания… что я не могу расстаться с этой книгой. Знаете, я даже сплю с ней.
Дамнянович (восхищенный). Спите! И сны, конечно, видите?
Зорка. Разумеется.
Дамнянович. Какие?
Зорка. Я всегда перед сном читаю это стихотворение. (Перелистывает книгу.) Вот оно:
Я бы хотел стать твоим сном,
Чтобы и ночью меня не забыла.
Чтобы заря, занявшись за окном,
Светлой улыбкою нас разбудила.
Дамнянович А затем?
Зорка. А затем… затем жду, чтобы меня улыбкой заря будила.
Дамнянович. А до этого, до того, как проснетесь?
Зорка. До этого? Я же вам сказала. Сплю и вижу сны.
Дамнянович. А что вы видите во сне?
Зорка. Разве я должна вам все говорить. Угадайте что-нибудь и сами.
Дамнянович. Может быть, вы его видите?
Зорка. Кого?
Дамнянович. Кого? Да этого поэта, Дамняновича?
Зорка. Да… я вижу его во сне… очень часто… всегда вижу.
Дамнянович. Скажите, как он выглядит, каким вы его видите во сне? И…
Зорка. Точно таким, каким я себе его представляю.
Дамнянович. А каким вы его себе представляете? Скажите мне, прошу вас, каким вы его представляете? Меня это страшно интересует: каким вы представляете себе Дамняновича?
Зорка. А почему это вас так интересует?
Дамнянович. Да как же это может меня не интересовать. Он, знаете… я действительно… то есть он мой самый лучший друг. Мы с ним неразлучные друзья, одна душа и одно тело… то есть… мы одно тело и две души… то есть… Черт меня побери, совсем запутался!
Зорка. Так вы хорошо знаете Дамняновича?
Дамнянович, Конечно. Лучше меня его никто не знает.
Зорка. Ну, тогда скажите, как он выглядит?
Дамнянович. Э, нет! Сначала вы скажите, каким вы его представляете.
Зорка. Я?… Я его представляю… как вам сказать… он для меня человек не обыкновенный.
Дамнянович. Как так?
Зорка. Так, он не может быть обыкновенным человеком.
Дамнянович. Вы думаете о нем, как о поэте, но в жизни он такой же человек, как и всякий другой.
Зорка. Нет, нет, нет! Он, который пишет такие прекрасные стихи, не может быть обыкновенным человеком.
Дамнянович. Но вы ошибаетесь, поэт тоже обыкновенный человек.
Зорка. Может быть. Может быть, поэт вообще, но он, Дамнянович? Нет! Я и других поэтов читала, правда, не столько раз, но читала. Они могут быть обыкновенными людьми, но Дамнянович… он не может быть обыкновенным человеком.
Дамнянович. А если бы он все-таки был обыкновенным человеком?
Зорка. Если бы был… если бы он был… я его больше не любила бы… то есть… (Смущается.)
Дамнянович (быстро встает). Как?… Следовательно, он… Вы его любите?
Зорка. Нет, но… прошу вас, я сказала ерунду, я люблю его стихи и… как вам сказать… не знаю! Об этом мы поговорим в следующий раз! (Убегает, забыв па столе книгу.)
II
Дамнянович один.
Дамнянович. Стихи мои! (Быстро берет книгу и целует ее.) Вы нашли себе пристанище в самой лучшей на свете душе. Смотри, смотри! (Перелистывает.) Это подчеркнула… и это… и это… это подчеркнула дважды. (Читает.)
Я в душу твою вдохнуть бы хотел
Души своей пылкой жар;
Им я живу, им я дышу,
Им вдохновленный, стихи я пишу.
То, что в минуту вдохновенья я написал на бумаге только как стихи, как мертвые стихи, живет, становится явью. Это поэзия в жизни!
III
Душан, Дамнянович.
Дамнянович (входящему Душану). Что, была сегодня почта?
Душан. Да.
Дамнянович. От Драгиши нет ничего?
Душан. А ты ему говорил, чтобы он писал на мой адрес?
Дамнянович. Да.
Душан. Тебе есть письмо. Его принес специальный посыльный из города. (Протягивает ему письмо.)
Дамнянович. Это, наверное, от матери. (Распечатывает письмо и читает про себя.) Мать спрашивает, нельзя ли ей прийти повидать меня. А прошел всего день с тех пор, как мы расстались!
Душан. Пусть приходит, конечно, пусть приходит. Может быть, это неосторожно? Письмо адресовано на твое настоящее имя.
Дамнянович. Нет. Тот. кто его принес, не посыльный, а мой родственник.
Душан. И все же нужно быть осторожнее.
Дамнянович. Ты думаешь, ей можно написать, чтобы она пришла?
Душан. Конечно. Почему бы ей не прийти!
Дамнянович. Да, но понимаешь, что получится из-за этой перемены имени, если она придет?
Душан. Мы ей все объясним.
Дамнянович. Я напишу, чтобы она приходила только в случае крайней необходимости, если надо будеть что-нибудь сообщить? Ведь она подала просьбу о помиловании. А мой родственник все еще ждет?
Душан. Да, он ждет ответа.
Дамнянович. Идем, дадим ответ. (Уходят.)
IV
Арса, Вичентие.
Снаружи слышится шум и спор; входят оба, неся удочки и жестяные коробки с червями.
Вичентие (бросает жестянку с червями). Это твои черви, твои! Из твоего виноградника, возьми их! Но больше я с тобой никогда не буду ловить рыбу.
Арса. При чем тут черви! Ты скажи, почему вдруг я оказался виноватым в том, что мы ничего не поймали?
Вичентие. Почему? Да потому, что ты не знаешь самого основного правила рыбной ловли: ты не умеешь молчать. Только мой поплавок начнет шевелиться, ты обязательно должен заговорить.
Арса. Не должен, но…
Вичентие. Конечно, не должен, а тебе хочется. Разве ты должен беспрестанно меня расспрашивать о моей женитьбе даже тогда, когда поплавок заиграет? Ох, ноги озябли, и все зазря. Ну, берегись теперь у меня. Нет, я обязательно должен жениться.
Арса. Хорошо, Вичентие, женись. Но я хотел с тобой кое о чем поговорить. Понимаешь, я отец, и потому должен обо всем думать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16