Он был как-то особенно нежен и мягок в отношениях с людьми и очень остроумен.
У него был удивительный талант юмориста и сатирика, который он в достаточной мере раскрыл в своих опубликованных произведениях.
Этот талант не обнаружил себя в тех размерах, в которых он мог бы себя обнаружить, по двум причинам. Первая: классическая атмосфера дома Илича, в которой этот жанр литературы чувствовал себя, как дикий цветок. А другая причина заключалась в его браке.
Вообще говоря, самый старший из Иличей был очень счастлив в супружеской жизни, но его жена слишком стремилась и преуспела в том, чтобы лишить его той среды, в которой только и мог развиться его талант; она очень хотела сделать его «домоседом» и отгораживала от той среды, которая была невысокого мнения обо всех достоинствах, перечисленных в букваре для первого класса начальной школы. Я думаю, что именно эти обстоятельства помешали Милутину и не позволили ему еще больше проявить себя в литературе.
Драгутин Илич, первый после Милутина, уже тогда увенчанный ореолом большого поэта еще с университетской скамьи, где он руководил изданием газеты «Побратимство» (1884), быстро пробивался в литературу вместе со своими друзьями Николой Джоричем и Владимиром Йовановичем и рассыпал произведения по столбцам всех литературных газет Сербии. Быстро вступил он и на театральную сцену, что особенно привлекало к нему тогдашнюю очень увлекавшуюся театром молодежь. Драгутин не только отдался драматическому искусству, но стал самым значительным представителем этого бурного течения 80-х годов, которое обещало принести нам обновление национальной драматургии.
Драгутин Илич был фактическим представителем дома Илича, и отец, питавший самые нежные чувства к Войиславу, только с одним Драгутином разговаривал и о политике, и о литературе, и о семейных делах. Однако, являясь истинным представителем дома Илича, Драгутин все же не всегда отдавался ему целиком и занимался не только поэзией, но и участвовал во всех общественных движениях: политическом, национальном и культурном. И хотя по сравнению со всеми другими Иличами Драгутин прожил самую бурную жизнь, все же он оказался самым плодовитым писателем и написал больше, чем все другие Иличи. Занимаясь всеми жанрами литературы, он писал лирические и эпические стихи, романы, рассказы, драмы, отдавался решению философских и политических проблем, растрачивая свои силы в ежедневных газетах, полемизируя со своими противниками и опубликовывая политические статьи.
Всегда готовый к борьбе, в калабрийской шляпе, с аккуратно расчесанной бородой и неизменным внешним видом и до самой старости не изменившимся поведением, он особенно нравился нам, молодежи, которая приходила в дом Илича.
Вот почему я принял так близко к сердцу его совет, который он мне однажды дал: оставить поэзию (в начале своей литературной деятельности я занимался сочинением стихов) и писать комедии.
Третий Илич – Войислав, в то время, когда я впервые познакомился с ним, был молодым, безусым юношей, которого в доме все ласково называли «плешивым» за то, что в детстве у него были очень редкие волосы.
Он писал свои стихи от души, но без той масштабности, которой позднее привлек к себе внимание всей литературной общественности. В доме все считали Войислава самым младшим и следили за ним как за младшим сыном, так как его младший брат Жарко был своего рода отступником, сдружился с палилулцами, участвовал вместе с ними в знаменитых кулачных боях белградских мальчишек, ходил на охоту за синицами и щеглами, затевал драки на задворках и вообще обещал не принадлежать к дому Илича, куда он вернулся лишь позднее и сдружился с братьями, когда в нем объявился один из самых остроумных устных рассказчиков нашего времени.
Если бы он не растратил свое детство на шалости, которые и отняли у него желание заниматься литературой, раньше сошелся с братьями и окружавшей их средой, то наша литература имела бы в нем еще одного талантливого рассказчика и самого яркого представителя реалистического рассказа.
Но Войислав захватил то положение «любимчика», которое должно было бы принадлежать Жарко, и пользовался всеми симпатиями и нежностью родителей и домашних еще и потому, что был хилым, узкоплечим ребенком, всегда бледным, с воспаленными глазами.
Жарко, может быть, иногда и завидовавший Войиславу, часто его высмеивал за то, что Войислав занимался поэзией, каждый раз цитируя ему те первые стихи, которые двенадцатилетний Войислав написал еще тогда, когда учился в первом классе гимназии, и которые все, кроме Жарко, забыли.
Я запомнил несколько строчек из этого детского стихотворения только благодаря тому, что Жарко очень часто повторял их, желая позлить Войислава, которому это не нравилось.
В своем первом стихотворении Войислав высмеивал своих братьев – Милутина, Драгутина и Жарко, – отправившихся в Топчедор, чтобы купить рассады для огорода. «Шли они втроем, – говорилось в стихотворении Войислава, – а когда зашли в середину леса, самый старший брат, до этого все время хваставший своей храбростью, вдруг испугался. Смахнув выступивший на лбу пот, он сказал:
Братья, лес вокруг дремучий,
Может, нам вернуться лучше?
Страшно по лесу идти,
Здесь нас может волк найти.
На что другой брат – Драгутин – отвечал:
Где тут волк, ха, бог ты мой,
Показали б мне его!
Я пустил бы кровь ему!
Эй вы, горы и леса,
Эй вы, верные друзья,
Сам я волка заменю!
Третий был куда слабее,
Тоньше костью, меньше ростом.
Только нос имел длиннее,
Чем у братьев двух других…
Этот третий предлагает вернуться, но самый старший – «герой» – хоть и трусит, но подбадривает братьев.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33