Все бы было великолепно и дальше, и никто бы никому на мозоль не наступал, если бы доброго начальника полиции не перевели в другой округ. Все очень жалели, когда он уходил, да и ему, по правде сказать, жаль было расставаться.
Через некоторое время приехал новый начальник полиции, молодой человек с редкой бородкой и толстыми губами. Пожалуй, и о нем нельзя сказать ничего плохого, но у него каждое третье слово – «закон», и Есе ему не так да не этак. Кричать не кричит, а все твердит о каком-то «порядке». А уж лучшего порядка, что он застал, кажется, и желать нельзя. Часто и в канцелярию стал вызывать. «А это что такое, а это зачем?» Изобьют кого-нибудь, так, шутки ради, просто чтоб поразмяться, а он сейчас же садится составлять громадные протоколы, следствие ведет, допрашивает и все записывает и на каждую бумажку номер ставит. Чуть ли не из-за каждой мелочи заводит номер и вызывает по ней человека.
Однажды даже отца Перу вызвал. Но отец Пера – человек ученый, у него на каждый вопрос готовый ответ под языком лежит. Начальник говорит: «Слушай, батюшка, я не хочу оппозиции».
А батюшка: «Бог свидетель, и я ее не хочу».
Начальник: «Слышишь, батюшка, необходимо, чтоб поддерживалась нравственность…»
А батюшка: «Ну так что ж, пускай себе держится!»
Начальник говорит: «Нравственность – основа порядка, а порядок – основа закона!»
А батюшка: «Ладно…»
Вообще, странный какой-то начальник полиции. Все разнюхивает, бегает, копается, все ищет чего-то, а чего – бог его знает.
Собственно догадаться, конечно, нетрудно. Он был начальником полиции в округе, где, выполняя распоряжения господина министра, нужно было все время бегать, вынюхивать, высматривать, вызывать к себе в канцелярию, чтоб между делом, вскользь намекнуть, что он, мол, не потерпит оппозиции, ну и припугнуть немного накануне выборов. И так это вошло человеку в кровь, что отвыкнуть совсем нелегко. Приехал в Майдан-пек, а тут нет ни политики, ни общины, ни выборов, ни партий, горе да и только. Сколько раз, бывало, стукнет себя по лбу и глубоко вздохнет: «Не знаю, говорит, за каким дьяволом меня сюда прислали, что я тут буду делать. Люди как овечки. Неужели нельзя было прислать сюда кого-нибудь другого?!»
Вот так однажды сидят они с отцом Перой в беседке, стаканы с ракией поставили в таз с холодной водой, чтоб охладить, а сами разговаривают обо всем на свете. Отец Пера рассказывал начальнику о том, что нет ничего слаще, как утром натощак съесть солененький огурчик и запить ракией. «Это, говорит, лучше какого угодно ананаса». Затем начальник рассказывал батюшке, что у него была собака, которой только скажи «гоп» – и она перепрыгивает через два стула.
– Прекрасная собака, – соглашается батюшка и рассказывает капитану, что у него была жена, которая его бросила, влюбившись в какого-то фельдфебеля артиллериста, он погиб на войне, а попадья (и тому есть свидетели) будто бы сказала: «Есть еще на свете фельдфебели!» – и так далее и тому подобное.
Рассказывал он длинно и нудно. Начальник слушал, слушал, а потом, предоставив попу рассказывать дальше, задумался о чем-то совсем другом и, барабаня пальцами по столу, в мыслях унесся куда-то далеко, далеко. Но вот он, словно очнувшись от сна, прерывает отца Перу:
– Так ты говоришь, батюшка, народ здесь смирный, как овечки, а?
– Да, – отвечает батюшка.
– Да, – повторяет начальник, задумывается ненадолго и, отхлебнув глотка два, продолжает, – ну, а что ты скажешь, батюшка, насчет наших позиций на предстоящих выборах?
– Каких выборах? – удивляется батюшка.
– Ах, да, – вспоминает начальник, стукнув себя по лбу. – Я все забываю, что у вас…
Батюшка, молча поглаживая бороду, исподлобья наблюдает за ним.
– Ах, мать честная, – не унимается начальник, – неужели вы так никого и не выбираете?
– А кого нам выбирать? Депутата в Скупщину не посылаем, потому что не принадлежим ни к какому округу; общины нет, старосты тоже нет…
– Да это же остров… политический оазис! – кричит начальник полиции. – И за каким дьяволом меня сюда прислали – не понимаю!
Отец Пера не совсем понял, чего хочет господин начальник, однако смутился и замолчал.
Молчали оба довольно долго. Наконец, батюшка не выдержал и заговорил, но так, словно сомневался, стоит ли говорить или нет.
– Собственно, кое-кого и мы выбираем. Конечно, не бог весть что… Ну вот, скажем, каждый год в день святого Дмитрия мы выбираем это… пастуха, который пасет наше стадо, но…
– Как выбираете? – прервал начальник.
– Да так, просто – созовем людей, один скажет: «Давайте этого», мы скажем; «Давайте!» Ну и все. Это ведь не бог весть что…
– Пастуха? – снова переспросил начальник.
– Да!
Начальник засмеялся и махнул рукой, словно желая сказать: «Пустяки!», а выходя с батюшкой из беседки, чтобы пройтись, перевел разговор на другую тему.
Ходят они так, ходят, а начальник вдруг задумается, пробормочет: «Пастуха, пастуха!» – и махнет рукой, как прежде.
Разумеется, пастух Иона и не подозревал, что новый господин начальник думает о нем. Впрочем, какое ему до этого дело? Он честно и добросовестно исполняет свои обязанности, пасет чужое стадо, как свое собственное, со всеми живет хорошо, все его любят, и вот уже двенадцать лет подряд выбирают в пастухи. Придет день выборов, кто-нибудь заикнется о другом, люди потолкуют, поспорят немножко, а пастухом опять останется Иона.
Прошло несколько дней после того, как начальник и батюшка сидели в беседке, а несколько дней для Майдан-пека – это что один день. Ремесленники занимаются своим делом, отец Пера занимается своим делом, учитель занимается своим делом.
1 2 3 4 5