Время, оставшееся до конца обеденного перерыва, Теофило провел бы совсем неплохо в обществе газеты, если бы не случилось того, о чем он вовсе и не думал. Теофило только что прочел корреспонденцию, в которой ругали какого-то попа за то, что у' него не хватило терпения дождаться разрешения на второй брак, и хотел уж было перейти на «Нам сообщают» (рубрика, особенно интересная потому, что редакция за нее не отвечает), как с площади донесся какой-то шум. Чья-то собака сорвалась с цепи и мчалась вдоль улицы, за ней гналась толпа мальчишек, бросая в нее комьями земли и завывая: «Ату, ату его!!»
Мальчишки-ученики, дремавшие возле дверей лавок, пока хозяева отлеживались после обеда дома, а подмастерья храпели в комнатах, за лавками, в мгновение ока очнулись ото сна, схватили кто трехногий стул, кто аршин, кто гирю и бросились– в погоню за собакой.
Теофило опустил газеты на колени, чтоб лучше было видеть, и вдруг почувствовал желание присоединиться к облаве, чтоб хоть как-нибудь развлечься и скоротать оставшееся время. Он опустил палку с газетами на тротуар, намереваясь преградить собаке дорогу. Но та не растерялась и юркнула под стол, за которым сидел Теофило. Тогда Теофило попытался вытолкнуть ее ногою, но собака схватила его за ногу и укусила с такой злобой, что нога почти сразу же одеревенела. Мальчишка-официант, увидев это, схватил стул и ударил собаку по голове так, что та упала. Она поднялась и только хотела продолжать бегство, как подоспели остальные преследователи, и не прошло и двух минут, как собака лежала на мостовой мертвая. Толпа окружила жертву своего варварского геройства, а мальчишка-официант и несколько шегртов из соседних лавок столпились вокруг Теофило, который сквозь разорванную штанину разглядывал окровавленную ногу.
– Больно вам? – спрашивает один из шегртов.
– Смотри-ка, укусила! – добавляет другой.
– И брюки порвала!
– То-то и плохо, – вздыхает Теофило, пытаясь определить, можно ли поставить заплату на такую большую дыру.
– Рана не бог весть какая, – продолжает первый шегрт, – приложите немножко растительного масла и соли!
– А что, если собака бешеная? – не унимается второй. Все так и замерли, а Теофило побледнел, испуганно поднял голову и, посмотрев на говорившего, почти шепотом спрашивает:
– Как, то есть, бешеная?
– А очень просто… бешеная…
– При такой жаре любая собака может сбеситься, – убежденно объясняет шегрт.
– Вот, например, недавно в селе Троицы бешеная собака укусила человека, – поддерживает его кто-то.
– И?… – спрашивает бледный и растерянный Теофило.
– И ничего… сбесился человек…
– И?? – повторяет перепуганный Теофило.
– И отвезли человека в Ниш, в сумасшедший дом, – уверенно продолжает шегрт.
Дальше Теофило уже не мог слушать, последние капли крови исчезли в его лице, с трудом он поднялся со стула и поплелся домой, а шегрты с увлечением продолжали обсуждать происшествие.
Разумеется, дома Теофило был встречен так, будто не собака его укусила, а он собаку.
– Поделом тебе! Не будешь соваться куда не следует, – закричала жена.
– Ведь не укусила же она кого-нибудь другого, порядочного человека, – поддержала теща. – Ведь вот не укусила же она, например, господина шефа. Конечно, кого ж еще?
Затем настала очередь беспокоиться о брюках (очередь до Теофило дойдет позднее). В рваных брюках нельзя было появиться в канцелярии, а других брюк у Теофило не было. И пока женщины вертели, выворачивали и разглядывали брюки со всех сторон, выискивая, откуда бы отрезать кусок, чтоб поставить заплату на такую большую дыру, полуголый Теофило сидел в углу, размышляя о судьбе человека из села Троицы.
О том, чтобы пойти в канцелярию, не могло быть и речи, так как прошло уже немало времени. Поэтому госпожа Дунич написала очень вежливое письмо, в котором она просила господина шефа извинить мужа за временное отсутствие. В конце письма госпожа Дунич приписала еще что-то очень хорошее, и соседский мальчишка отнес письмо по адресу.
Теща, наконец, вернула Теофило брюки, прибавив:
– На, напяливай и иди в канцелярию, есть еще время.
– Я же сказал, что не пойду сегодня, – шепчет Теофило.
– А почему это ты не пойдешь, хотела бы я знать? Еще только четыре часа, и до шести еще много времени.
– И господин шеф может рассердиться, – добавляет госпожа Дунич.
– Ну и пусть сердится. Я же вам говорю, что к ране нужно скорее что-нибудь приложить.
– Подумаешь, какое дело! – возмутилась теща. – Заживет, как на собаке. Может, тебе еще и мази купить для такой пустяковой царапины?
– Да, купить, – разозлился Теофило. – Я же вам говорю, что собака могла быть бешеной.
– Что ты сказал?? – заорала теща и выпустила из рук стакан, в который она собиралась налить себе свежей воды.
– Что ты сказал?? – всплеснула руками госпожа Дунич.
– Не я сказал, люди говорят… говорят, одного в селе… Троицы… такая жара…
– Ой, ой, ой! – жалобно запричитала теща, склонившись над разбитым стаканом, – только этого еще не хватало, только еще не хватало!
И снова они вдвоем набросились на бедного Теофило, уверяя его, что он сам виноват – встал на дороге собаки. Если бы он не встал на дороге, то собака пробежала бы мимо, как пробежала мимо многих других, никого не укусив.
Наконец, когда все ругательства были исчерпаны, они стали думать, что же делать. Позвали соседку старушку, она затрясла головой:
– Когда укусила?
– Часа полтора назад…
– Э, тогда уже поздно… – говорит старуха.
– Что поздно?
– Нужно было сразу высосать рану…
– Уж не я ли должна была ее высасывать? – спрашивает теща.
– Теперь все равно поздно, – говорит старуха, – теперь уже в кровь вошло.
1 2 3 4 5