И сам я не был уже непорочен и лучезарен. Я больше не любил Бога, он стал наводить на меня уныние. И вот он совершенно отступился от меня, он повел себя как женщина, которую разлюбили, хотя иногда я и встречался с ним – большей частью в деревенских церквах, будучи один, я неожиданно обнаруживал его там. В эти встречи он приобретал иное обличье. Он уже не походил на чиновника, а был растерянным и трогательным, пожалуй, слегка сумасшедшим и каким-то маленьким. Я испытывал к нему жалость. Если бы можно было взять его за руку, я бы повел его, как ребенка. Все же он обитал где-то, в каких-то норах и щелях, и порой я испытывал удивление, натыкаясь на него там. Потом опять он скрылся и представлялся мне уже не более чем плодом художественного вымысла, древней легендой, литературным персонажем.
В комнате было тихо. Тускло светила лампа под зеленым абажуром. Найджел перестал массировать Бруно суставы и сидел, подобрав под себя ноги, впившись в него взглядом, с расширенными глазами, с затуманенным взором, оттопырив тонкие губы, покусывая кончик прямых темных волос. Этакая частичка рода человеческого. Он вздохнул – как бы в знак понимания того, о чем говорил Бруно.
– Странно, – сказал Бруно, – с одними людьми можно говорить только о сексе, а с другими – только о Боге. С тобой я частенько беседую о Боге. Другие бы этого не поняли.
Найджел снова вздохнул.
– Найджел, так что же такое Бог?
– А почему бы и не пауки? Это была очень хорошая мысль, о пауках.
– Хорошая-то хорошая, но у меня недостало выдержки и мужества сохранить верность паукам. Возможно, с этого все и началось.
– Неважно, что ОН такое.
– Может быть, Бог – это именно секс. Любая энергия имеет сексуальное начало. Как ты думаешь, Найджел?
– Может, и секс, не важно что.
– А если это так, то как же мы можем быть спасены?
– Да и это неважно.
– Что поделаешь, – сказал Бруно, – я хочу быть спасенным. Ты любишь ЕГО, Найджел?
– Да, я люблю ЕГО.
– За что?
– Он заставляет меня страдать.
– И ты любишь ЕГО за это?
– Я люблю страдания.
Помолчав, Бруно сказал:
– На мой взгляд, каждый походит на то, что любит. Или любит подобное себе. У каждого свой бог. Ты молишься, Найджел?
– Я служу. Лучшая молитва – это служение. Полный отказ от себя.
– Ты считаешь, нужно обязательно чему-нибудь служить?
– Да. Но служение подразумевает еще и терпеливое ожидание. Если ты терпеливо ждешь, ОН придет, ОН найдет тебя.
– Мне не довелось сильно страдать, – сказал Бруно. – Но сейчас я готов был бы страдать, если б полагал, что в этом есть какой-то смысл, что этим можно искупить вину; я бы, не колеблясь, предпочел смерти вечное страдание.
– Мне кажется, смерть должна быть чем-то прекрасным, чем-то таким, что можно любить.
– Ты молод, Найджел. Ты не понимаешь, что такое смерть.
– Когда я думаю о смерти, она представляется мне оргазмом тьмы.
– Ничего общего с этим смерть не имеет, ничего. – Бруно подумал, не рассказать ли Найджелу о халате, но решил, что не стоит. И добавил: – Я собираюсь встретиться с сыном. Нам надобно простить друг друга.
– Это великолепно.
Будет ли это так уж великолепно? Достижимо ли абсолютное прощение? И достижимо ли вообще все, к чему мы стремимся?
– Ты почти все понимаешь, Найджел.
– Я все люблю.
– Но ты не понимаешь, что такое смерть. Знаешь, что мне кажется? – сказал Бруно, пристально глядя на халат, едва различимый в тусклом свете. – Мне кажется, Бог – это смерть. Да. Бог – это смерть.
Глава XII
Денби вошел в гостиную, закрыл за собой дверь и прислонился к ней. Его сердце стучало, как паровой молот.
Диана напряженно и прямо стояла у окна. Они пристально, серьезно смотрели друг на друга.
Их притягивало друг к другу словно магнитом. Денби стал медленно приближаться к Диане, сшибая по пути круглые, обитые ситцем креслица. Диана не двигалась с места. Приблизительно в метре от нее он остановился.
Потом медленно-медленно подошел ближе, раскрыл объятия; и жест этот был не победный, а скорее молящий или, быть может, благословляющий. Словно огладив Диану на расстоянии, благословляющие руки опустились. Глубоко вздохнув, Денби спрятал их за спину. Еще шаг – и отворот его пиджака слегка коснулся ее груди. Она медленно отклонила голову, и он поцеловал ее в губы, продолжая держать руки за спиной. На какое-то время они застыли с закрытыми глазами, припав к устам друг друга.
– Метафизика поцелуев, – сказал Денби. Он обнял ее, погладил ее красивую шею и медленно-медленно провел руками по спине. Хрупкая, податливая человеческая шея. Он ощущал, как бьется сердце Дианы.
– Прямо целая церемония.
– Еще бы, я ведь целую тебя впервые. Первый поцелуй из тысячи.
– Или первый из немногих. Кто знает?
– Что я говорю? Из миллионов!
Диана стояла, по-прежнему опустив руки.
– Я истинный и изощренный любитель наслаждений, Диана.
– Но мы же не влюблены друг в друга!
– Нет, влюблены. Именно так, как подобает в нашем преклонном возрасте.
– Когда «Разгул в крови утих»?
– Вовсе нет, дорогая. Ну так как насчет романа?
– Я же сказала. Я люблю своего мужа.
– Совсем недурной поцелуй для девочки, которая любит своего мужа. Ну, будь человеком, обними меня! Или если тебе это не под силу, то хоть улыбнись мне!
– Милый, милый, Денби! Господи, как ты прелестен! – Она рассмеялась. Затем порывисто обняла его, спрятав лицо у него на плече.
Денби попытался приподнять ее голову, потянул за волосы и поцеловал ее снова.
– Поцелуй номер два. Может быть, присядем? – У стены стоял небольшой, отороченный бахромой мягкий диванчик. Это была подходящая комната для свидания. Ее освещали косые лучи холодного заходящего солнца.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87