– Привет! – мягко, певуче сказала она. – Я знала, что это ты.
– Откуда?
– Я знаю твои шаги. Никто не ступает так быстро и твердо.
Пол со вздохом сел.
– Алгеброй готова заняться? – спросил он, доставая из кармана небольшую книжку.
– Но…
Он почувствовал, что она отступает.
– Ты сказала, что хочешь, – упорствовал он.
– Прямо… прямо нынче вечером? – с запинкой спросила Мириам.
– Но я нарочно для этого пришел. И если ты хочешь учить алгебру, надо же когда-нибудь начать.
Она собрала золу в совок, посмотрела на Пола, опасливо засмеялась.
– Да, но прямо нынче! Понимаешь, я этого не ждала.
– О Господи! Кончай с золой и приходи.
Он вышел и сел на каменную скамью на задворках, где проветривались наклонно поставленные большие бидоны для молока. Мужчины были в коровниках. Слышалось, как тоненько звенят, падая в ведра, струйки молока. Вскоре вышла Мириам с большими зеленоватыми яблоками.
– Такие ты любишь, – сказала она.
Пол откусил кусочек.
– Садись, – сказал он с набитым ртом.
Мириам была близорука и заглядывала ему через плечо. Пола это раздражало. И он сразу отдал ей книгу.
– Вот, – сказал он. – Это просто буквы для обозначения цифр. Буква «а» ставится вместо двойки или шестерки.
Они занимались, Пол говорил, а Мириам, опустив голову, смотрела в книгу. Он объяснял быстро, торопливо. Она молчала. Изредка он спросит – «Поняла? – а она в ответ только вскинет на него глаза, широко раскрытые, словно бы смеющиеся, но больше испуганные.
– Неужели не поняла? – восклицает тогда Пол.
Он чересчур спешил. Но Мириам ничего не говорила. Он опять ее спрашивал, потом его бросило в жар. Он видел – девушка, так сказать, просит пощады, рот у нее приоткрыт, глаза расширены смехом, в котором и страх, и виноватость, и стыд, и его взяло зло. Но тут появился Эдгар с двумя ведрами молока.
– Привет, – сказал он. – Чего делаете?
– Алгеброй занимаемся, – ответил Пол.
– Алгеброй! – с любопытством повторил Эдгар. И, смеясь, пошел дальше.
Пол куснул забытое яблоко, глянул на жалкую, сплошь исклеванную курами, похожую на кружева капусту, и ему захотелось ее повыдергать. Потом посмотрел на Мириам. Она углубилась в учебник, казалось, поглощена им и, однако, дрожит от страха, что не поймет. Пол рассердился. Она в эти минуты раскраснелась, похорошела. Но, похоже, всей душой молила о снисхождении. Съежившись, чувствуя, что он недоволен, она закрыла учебник. Пол мгновенно смягчился, увидел – ее мучит, что она не поняла объяснений.
Но ученье давалось ей туго. И когда перед уроком она брала себя в руки и казалась такой смиренной, Пол злился. Он кричал на нее, потом ему делалось стыдно, он продолжал урок и опять злился и ругательски ее ругал. Она слушала молча. Иногда, очень редко, защищалась. Сердито смотрела на него влажными темными глазами.
– Ты не даешь мне времени вникнуть, – говорила она.
– Ладно, – отвечал он, кидал учебник на стол и зажигал сигарету. Потом, немного погодя, в раскаянии возвращался к ней. Так шли эти уроки. Всякий раз Пол был то в бешенстве, то очень кроток.
– Ну, чего у тебя душа уходит в пятки? – кричал он. – Ведь не твоей драгоценной душой ты учишь алгебру. Неужели нельзя просто-напросто пустить в ход мозги?
Бывало, когда он после этих занятий заходил в кухню, миссис Ливерс с упреком посмотрит на него и скажет:
– Не будь так суров с Мириам, Пол. Она, возможно, не очень способная, но, конечно же, старается.
– Я ничего не могу с собой поделать, – отвечал он жалобно. – Я срываюсь.
– Ты ведь не обижаешься на меня, Мириам? – спрашивал он потом.
– Нет, – уверяла она его своим глубоким красивым голосом, – нет, не обижаюсь.
– Не обижайся, такой уж я уродился.
Но помимо своей воли он опять начинал на нее злиться. Странно, никто никогда не доводил его до такого бешенства. Он выходил из себя. Однажды швырнул ей в лицо карандаш. Стало тихо. Она отвернула голову.
– Я не… – начал Пол и умолк, чувствуя слабость во всем теле.
Мириам никогда его не упрекала, никогда на него не сердилась. И нередко он сгорал от стыда. Но опять в нем вскипал гнев, бил ключом; и опять, когда он видел ее напряженное, безответное, чуть ли не бессмысленное лицо, ему хотелось запустить в это лицо карандаш; и все же, когда он видел, что у нее дрожит рука и в муке приоткрыт рот, опять сердце его обжигала боль за нее. И оттого, какие неистовые чувства она в нем будила, его к ней тянуло.
Но нередко он ее избегал и уходил с Эдгаром. Мириам к Эдгар по самой природе своей были полной противоположностью друг другу. Эдгар был рационалист с пытливым умом и смотрел на жизнь с почти научным интересом. Мириам было отчаянно горько, что Пол предпочитает ей Эдгара, ведь она ставила старшего брата куда ниже. Но Пол был с Эдгаром поистине счастлив. Они проводили вдвоем послеобеденные часы в поле или, если шел дождь, плотничали в сарае. Они болтали или Пол учил Эдгара песням, услышанным от Энни, когда она напевала, сидя за фортепиано. А часто все мужчины, с ними и мистер Ливерс, ожесточенно спорили о национализации земли и о подобных вопросах. Пол уже раньше слышал мнение матери на этот счет, пока разделял его и потому отстаивал. Мириам присутствовала при этих разговорах и участвовала в них, но все время ждала, когда они кончатся и можно будет поговорить с одним Полом.
«В конце концов, – думала она, – если земли национализируют, Эдгар, и Пол, и я все равно от этого ни капли не изменимся». И она ждала, когда Пол к ней вернется.
Он занимался живописью, совершенствуясь в своем искусстве. Он любил вечерами сидеть дома наедине с матерью и работать, работать. Она шьет или читает.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158