— Что! Опять?
— Ничего не болит. Жить да жить.
— Чего ж вы нервничаете?
— Ну, подумайте сами. Меня положили в коридор — пока место не освободится. Шесть дней не спал. После вашего укола первый раз уснул. Ну, только-только уснул — будят: место в палате освободилось. Ну что! Помешал бы я часок-другой в коридоре?
— Но сестра хотела как лучше.
— Я не знаю, что она хотела. Вы меня простите, мне и самому неудобно. Но я так хотел спать.
— Ну ладно, что же теперь делать! А не болит?
— Пока нет.
Мы вышли в коридор. В конце его невропатолог нечеловечески ругался и орал на сестру и нянечку, которые разбудили больного.
— Вот уж действительно подонок! — взорвался опять мой импульсивный коллега. — Не мог уследить.
А я опять сказал, чтобы он не входил в раж, особенно при больном, и мы пошли к себе в отделение.
Когда про нашу удачу и организационную неувязку, про то, как невропатолог похвалил наш метод и как он же учинил разнос сестре, — когда мы про все это рассказали Начальнику, он взвился и сказал: «Человек, постоянно всех ругающий, просто все время убеждает себя или окружающих, что он-то иной» — и велел позвать к себе невропатолога.
А мы пошли к своим больным.
АССИСТИРОВАТЬ МНЕ БУДЕТ ОНА
Начальник вошел, когда операции только начались. Вокруг обоих столов стояли студенты, и было трудно рассмотреть не только что делалось, но и кто делал. Он подошел к первому столу. Студенты стали раздвигаться, чтобы пропустить его.
— Стойте, ребята, стойте. Я уже насмотрелся на эти игрища. Смотрите, ребята. — Похлопал ближайшего студента по спине. — Смотрите, какой аппарат. Очень много с ним узнать можно. Нет?
Студенты теперь больше смотрели на него, чем на операционный стол. Все-таки профессор говорит, да и говорит он всегда что-нибудь интересное. А он стал ходить вокруг аппарата, стал рассматривать запись на ленте, расспрашивать что-то у анестезиолога.
— Вот ведь, все наука. Все это и есть наука, ребята. Чего только не узнаешь благодаря этим аппаратам. Все и узнаем. А этот, смотрите, показывает химические изменения в крови на разных этапах операции. До этого аппарата мы не могли так сразу определять изменения. Да и не сразу тоже не могли. А теперь пожалуйста, отсекли желудок — и в тот же миг все изменения этого мига. Сто измерений ста изменений — диссертация, новое в науке, новый факт, новая закономерность миру стала известна. Так, ребята. Молчите? И правильно — в операционной разговаривают только оперирующие или шеф, как я, например. — Он засмеялся то ли иронически, снисходя до собственных слабостей, то ли еще как-то.
Анестезиолог прикрикнул на студента, который притулился к аппарату. Начальник тут же включился:
— Ну что ты кричишь! Большой ученый? Что у тебя, изменится твоя наука от этого? Не воображай, что ты такой уж большой ученый. Это аппарат — ученый, а не ты. Ты — регистратор. Аппарат дал результат — и смотри. Больно вы к себе серьезно стали относиться с тех пор, как я вам эту игрушку достал. Диссертациями запахло?
Начальник еще немножко поиграл анестезиологом, объяснил ему, что наука начинается после того, как зарегистрированные в диссертации факты поданы ему на стол, после того, как он над ними подумает, обобщит, вот после этого он сделает науку, а их учеными, и пусть они, — продолжал он объяснять более развернуто, чем эта конспективная запись разговора, — знают свое место и студентов не тюкают. Потом он подошел к операционной сестре, стоявшей со своим столиком в ногах больной, посмотрел на операцию, так сказать, снизу, а не сверху, хотел было что-то, по-видимому, сказать сестре, но вдруг раздумал и направился к другому столу, наверное потому, что услышал раздраженный голос хирурга от того, другого стола.
Хирург ругал Люсю. Она, как и было принято, молчала. Начальник поглядел на нее: «Удивительная она все-таки женщина. В шапочке и маске она почему-то еще красивее. Наверное, из-за постоянного удивления в ее глазах. Впрочем, неизвестно почему. Просто — даже в шапочке и маске очень красива. С ней и оперировать приятно. Люблю оперировать, когда она ассистирует». Так спокойно раздумывал Начальник, пытаясь через спины студентов разглядеть, что происходит в операционном поле. Трудно. Студенты пошли высокие — акселерация, говорят, и хоть он тоже не из низеньких, разглядеть ему удавалось лишь головы в шапочках да плечи. Хирург опять цыкнул на Люсю. И Начальник тут же включился:
— В чем дело?! Почему такая нервная обстановка у вас?! Кричите дома или в трамвае, а здесь операционная. Это ваши студенты?
— Да. — По голосу слышно — хирург приготовился ко всему.
— Та же распущенность! Одно к одному: вы орете в операционной, а студенты ваши видят, что пришел шеф, хочет посмотреть, — так хоть кто-нибудь бы отошел, пропустил меня.
Студенты мгновенно расступились. Но он уже завелся:
— В операционной, товарищи студенты, так быстро не передвигаются. Испачкаете что-нибудь, стерильное же все. Осторожнее надо. Кстати, тоже недоработочка, товарищ преподаватель.
Начальник занял место в голове больной, у левой руки оператора. Люся напротив. Второй ассистент рядом с ней.
Удаляли желчный пузырь. Обширные спайки очень затрудняли операцию. Оператор никак не мог подойти к шейке пузыря. По-видимому, боялся. Надо было чуть смелее действовать. А тут еще… Смелее в этом случае — просто меньше шансов повредить кишку, чего он сейчас более всего боится. Люсе это было ясно. Она помогала тупфером, отодвигая и натягивая ткани.
Начальник смотрел, смотрел…
— Куда ножницами полез! Начни от печени. Господи! Да не так! Поверни ножницы. Вот ведь она-то видит, что делать надо, — смотри, где натянула спайку, там и делай.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11