Была видна только плохо расчесанная голова его, упершаяся подбородком в верхнюю доску забора, и пальцы обеих рук, ухвативших эту доску; голубые глаза, прищурившись, выжидательно смотрели на Стародубского, а кривые короткие пальцы с темно-желтыми следами от махорки — которую всегда курил — медленно подымаясь и опускаясь, словно кивали военруку Стародубскому.
— А-а… — оживившись, протянул он и остановился у забора. — Что ты здесь делаешь?
— Живу тут, на траве валяюсь, бабское общество имею… — ухмылялся Сендер. — Не целый же день мне извозчиком на козлах сидеть. А не то… может, сегодня хотите ехать, так пожалуйста, мне это недолго…
— Куда сегодня?… — тихо спросил Платон Сергеевич, оглядываясь по сторонам. — Опять на хутор? Мне твои хуторские бабы, Давидка, уже надоели. А потом… прекратить надо поездки: понимаешь — некоторое неудобство может для меня случиться… И так уже, наверно, кто-нибудь сплетничает! А? Ведь говорят, Давидка? Говорят?
— Э, я знаю, что могут говорить? Подумаешь — говорят!
— А что? — чуть взволновался Платон Сергеевич, удивленный неожиданным ответом извозчика.
— Что? Может, кому-нибудь из извозчиков завидно, что такой человек, как вы, дружит только с Давидом Сендером, ездит за город только с Давидом Сендером… ну, и вообще… насчет другого им тоже завидно! — словно на что-то намекая, тихо закончил фразу Сендер.
— Но они уже говорят? — сердито спросил военрук. — Неужели кто-то уже говорит… болтает?
— Нет, нет… — спохватился давший маху Давид Сендер. — Кто имеет право об этом говорить? И кто должен знать про то одолжение, что вы мне делаете?…
— Так зачем же ты только что совсем другое говорил? -настаивал Платон Сергеевич и опять осторожным взглядом осмотрел все вокруг. — Зачем?
— Они могут завидовать, например, Давиду Сендеру, они могут, что угодно, про себя думать — вот что я хотел сказать. Но никто не будет болтать. Никто! Никому это не выгодно — чтоб вы знали!
Из ворот напротив кто-то вышел, и Платон Сергеевич поторопился прервать свою встречу с извозчиком.
— Ладно. Прощай… Ты мне еще все расскажешь. — И он медленно, насвистывая какую-то веселую песенку, зашагал по улице, направляясь домой.
Не сумел скрыть извозчик того, что в скором времени стало известно его сотоварищам по промыслу. Знали дыровские извозчики, что Давид Сендер — «любимец» военрука Стародубского, что часто возит его Давид Сендер, как возил раньше различных «господ», по мужичьим хуторам — к гостеприимным, веселым «солдаткам», что пьют там вместе и бравый военрук, и дыровский извозчик.
И знают еще, что при помощи Давида Сендера можно теперь дешево купить в военкомате с торгов «бракованную» лошадь и перепродать ее в соседний уезд. Толковать теперь нечего: пристают ли бумажки к крепким ладоням Давидкиного «друга» — военрука Стародубского.
А Давид Сендер говаривал:
— Чтоб вы знали все, что он взятками не занимается. Слышите — не занимается! Ему не для богатства это надо — ему свою душу промыть, чтоб хватило! А чтоб жажда у него к взятке была — никогда, можете мне поверить!
И дыровские извозчики были довольны теперь и Давидом Сендером, и военруком Стародубским. И тайну сию старались строго соблюдать.
Однако тайна эта стала вскоре известна всем дыровским горожанам, и это было наибольшим, что они могли узнать о Полтора-Герое , потому что то, в чем его впоследствии кое-кто заподозрил, военрук самым настойчивым образом отрицал, а сокровенное его, подлинно тайное — ушло из жизни вместе с Нюточкой Сыроколотовой.
А что это тайное , не исчезни оно, могло бы предрешить судьбу военрука в самом худшем для него смысле — в этом четко будет убедиться, прочтя одну из последующих глав нашей повести.
ГЛАВА ВОСЬМАЯ. Нюточка Сыроколотова — невеста
Придя домой, Платон Сергеевич застал и увидел, наконец, того, кто вот уже несколько дней считался Сыроколотовыми женихом их единственной дочери. Вернее, об этом Платон Сергеевич догадался, так как до сего времени никогда не встречался с бывшим городским головой — Герасимом Трофимовичем Мельниковым.
Да, да, уважаемый читатель, — за круглым сыроколотовским столом по правую руку от хозяина сидел бывший голова Дыровска: в черном старомодном сюртуке, с высоким гуттаперчевым воротником, с такими же гуттаперчевыми широкими манжетами, выползавшими из рукавов как неловкие медвежата из своей темной берлоги.
Поиски жениха закончились успешно: Сидор Африканович не отказался пообещать некоторую часть своих сбережений, а вдовый сорокапятилетний Мельников согласился их принять вместе с сыроколотовской дочерью.
И Герасим Трофимович не замедлил уже сделать Нюточке официальное предложение.
— Согласны вы, — говорил, — Анна Сидоровна, творить со мной супружескую жизнь? Будете вполне, надеюсь, довольны… Уж я к вам с превеликим почтением, уверяю вас, и к тому же место мне обещано в Шлепковском совхозе. Хозяйкой будете — ах, какой хозяйкой!
Два дня не давала Нюточка ответа, два дня не решалась (а ночи крепко держали ее в своих темных душных объятиях, в горячий шепот своей собственной мысли вплетались неотступно предостерегающие слова Стрепачевского…) — а потом уступила самой себе: всем горожанам позволила называть себя невестой бывшего городского головы Мельникова.
Она думала всю жизнь о любимом, и всегда представлялся он ее слепой и узкой мечте таким, точно таким, каким был он для глаза на синей гравюре Salon de Paris: молодой, бритый, с нежными и крепкими губами, которые так часто видела — в жарком бреду — слившимися с ее собственными.
Но уездная ворожея-судьба подбросила руками старика Сыроколотова нежданную, чужую карту — «короля пик»…
Именно таким показался Нюточке бывший городской голова:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29