-- Но после трех обедов это опасно. Первый прыжок нужно делать натощак.
А на трамвайной остановке у Николая Николаевича украли из наружного кармана дорогое вечное перо "Монблан".
Кругляк ужасно огорчился. Он всплескивал руками, горячился, рассказывал всем, как это случилось.
-- Главное, я его видел, -- говорил он. -- Маленький такой паршивец, не больше четырнадцати лет. Я еще подумал: чего он вертится под ногами?
Он утешал Николая Николаевича, а тот улыбался и молчал. Ему не было жалко вечной ручки.
VI
Наутро начались работы по замене цейлонского графита. Нюра пошла с бумажками к заведующему цехами, техноруку, коммерческому директору. Рамонов тащил в цех глину и нужную аппаратуру. Кругляк, опередив главбуха, выпросил у Квочина служебную машину, и Петров "тот, который заикается", поехал в Институт Прикладной Минералогии за графитом. Главбух кричал, что не привезет денег и фабрика останется без зарплаты, а Кругляк, с интересом поглядывая на него, говорил по телефону:
-- Это ты, Сокольский? Да, да -- Кругляк. Я только что послал к вам лаборанта. Вот, вот! Карандашей? Я послал, он передаст. Конечно, и два чертежных. Куда? На Игарку? Здорово! Зайди под выходной, обещал Крюков зайти, я его встретил в Наркомтяже. Ничего, женился, где-то в Горьком на строительстве Нефтегаза. Ну, ну, приходи, со своей закуской только. Так смотри же, не меньше, чем пятьдесят кило. -- Он повесил трубку и сказал главбуху: -- Слушайте, единственный человек на фабрике, с которым я боюсь ссориться, это вы. Но что же делать?
И пока главбух собирался ему ответить, он ушел в цех.
-- Нет свободной шаровой мельницы? -- говорил он мастеру. -- А это что? Нуждается в ремонте? Каком? Ну, это пустяки!
И он пошел к главному механику.
-- На полчаса слесаря, -- убеждал Кругляк главного механика, -- в плановом порядке? Хорошее дело, ждать две недели! Тут работы на двадцать минут, -- и, зная упрямство Нониуса, Кругляк сказал: Я слыхал, вы уходите в отпуск? Ну, знаете, будь я директором, я бы вас не отпустил.
-- Почему? -- подозрительно спросил главный механик.
-- Кроме шуток! Ведь ваш отдел -- сердце фабрики, а вы -- мозг своего отдела, -- сказал Кругляк и прижал руки к груди.
И главный механик выписал наряд.
И так, незаметно, за полтора часа было сделано то, что при ремонте мельницы, по плану Нониуса, и получений графита, по требованию коммерческого отдела, заняло бы две-три недели.
Новый химик перешел работать в цех.
Он любил составлять рецептуры в заваленном ящиками и мешками цеховом складе сырья. Здесь воздух был душный и теплый. Чего только не было на этом складе, и чем только не пах здесь воздух! Парафин, воск, саломас, глина, тальк, метилвиолет, сухие лаки, наполнители, милори, каолин. Но здесь уже не было нравившихся ему смол и камедей: все это было загнано Кругляком в коробочки с образцами.
Вся левая стена склада была уставлена маленькими, пузатенькими бочонками с английскими надписями. Новый химик сразу узнал эти бочонки. Он видел, как их наполняли графитом, как их грузили на платформы, как громадный кран осторожно переносил их над зеленой, как трава, водой и опускал в трюм желтопузого парохода. И какое-то несказанное удовольствие испытал он, сидя над открытым бочонком и пропуская меж пальцев тяжелую струю графитного порошка. Графит был теплый и такой мягкий, что, казалось, облизывал руку ласковым языком. Стоило его потереть меж пальцев, и пальцы становились стального цвета, блестели, как зеркало, делались скользкими и гладкими.
И в свободные от работы минуты он запускал руку по локоть в бочонок с графитом, перебирал его, пока пальцы не касались шершавого дерева. Зачем он это делал? Он и сам не знал.
Часто в цех приходил Кругляк и говорил:
-- Ну как? -- и, не дожидаясь ответа, сам отвечал: -- Все в порядке, я уже видел. Скоро пустим шихту на фильтр-пресса. -- Он волновался, подозрительно нюхая графит, сердито говорил: -- Ой, помол, помол!
В выходной день он так и не поехал прыгать натощак с парашютной вышки, а просидел до вечера в лаборатории, составляя длинные письма тресту Уралграфиткорунд и заводу. Он просил улучшить размол графита, чтобы "по крайней мере восемьдесят процентов проходило сквозь шелковое сито с десятью тысячами отверстий на квадратный сантиметр".
Действительно: сибирский графит был очень крупный, легко можно было рассмотреть отдельные листочки, из которых он состоял.
Патрикеев, щупая графит, пожимал плечами, делал круглые глаза и, переглядываясь с мастерами, смеялся так, точно у него во рту была деревянная коробочка, в которой прыгал камешек. На Кругляка он смотрел дружелюбно и снисходительно, покачивая головой и улыбаясь.
-- Под вашу личную ответственность, милейший Борис Абрамович, --говорил он, -- под вашу личную ответственность на нас двигается с Урала сто тонн этой прелести.
Кругляк велел остановить на десять минут шаровую мельницу и, опечатав отверстие барабана печатью фабричной партячейки, сказал новому химику:
-- Днем он смеется, но откуда я знаю, что он делает ночью?
Работавшие в цеху чувствовали какое-то напряжение, глядя на размеренно вращающийся барабан с болтавшимися вокруг сургучной печати ленточками. А новый химик все больше времени проводил на складе; там он поставил себе маленький столик и занимался ситовым анализом различных образцов графита. На складе, кроме него, был только один человек: рабочий, весовщик Горшечкин, шестидесятилетний лобастый старик, с большой головой, большим носом, большим беззубым ртом, большими ушами. Горшечкин был самым веселым человеком на фабрике, говорил он только рифмами. Когда на склад входил рабочий и, вытирая пот, жаловался:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11