Мистер Нуль, если не спал где-нибудь, очевидно, стоял дозором на вершине скального выступа под названием Бастион. Что же до капитана Кулака, то он весь день сидел, натягивая свои путы, жуя кляп и вращая в бешенстве глазами. Бедный капитан Кулак, думала Джейн. По словам Танцора, его должны были судить как военного преступника.
Ожидание становилось просто невыносимо, во всяком случае для мужчин. В этих поездках ожидание было хуже всего. Всякий раз, как они сюда приезжали, капитан Кулак — или вот теперь Сантисилья — отправлялся на материк и заключал сделку, а после этого они все сидели и ждали, ждали, ждали, пока в одну прекрасную ночь не приплывут мексиканцы, и тогда оставалось только набить трюм «Необузданного» и выйти до зари в открытое море. Господи, хоть бы уж это произошло сегодня ночью, думала она.
Она опять покосилась на Питера Вагнера. Жалко, что она так плохо помнит ту ночь любви. А он, интересно, помнит или нет? Он потом еще несколько раз дотрагивался до нее, как-то даже обнял и поцеловал, но все это было не то. Правда, он почти все время был в оцепенении. Но так или иначе, рядом с ним она чувствовала себя голодной, обманутой и немного даже злой. А черт, до чего же ей сейчас хочется любви. Она отложила перо, чтобы раскурить сигарету с зельем. И сразу же травка вернула ей спокойствие, здравый смысл. Ах, какой же у него печальный вид! Он напомнил ей дядю Фреда в ту ночь, когда ему пришлось перестрелять всех уток. А правда ли это? — вдруг подумалось ей. Правда ли, что он перестрелял уток, или это она сама придумала, наврала спьяну в какой-нибудь сан-францисской кофейне?
Питер Вагнер вдруг на минуту очнулся от оцепенения, помотал головой и потер пальцами глаза. Индеец настороженно поднял голову. Питер Вагнер проговорил настойчиво, беспокойно: «Мы должны все выяснить» — и кивнул. А раз кивнув, закивал снова и снова, как заводной. Джейн прикусила губу и принялась опять строчить письмо:
«Дорогая мамочка! Ты бы знала, как мне одиноко и страшно. Я влюбилась, а у него мания самоубийства. Он уже несколько раз пытался покончить с собой».
Она смяла лист и начала новый:
«Дорогая мамочка, дорогой, дорогой дядя Фред! Я безумно счастлива! Как мне передать...»
Подошел, спотыкаясь, мистер Ангел, держа перед собой палочку, на которой сидела ящерка. Он был страшно горд, словно укротитель динозавра.
— Блеск, — сказала Джейн.
Мистер Ангел кивнул. Он взглянул на Питера Вагнера, и улыбка медленно сползла с его лица.
Джейн вздохнула:
— Он слишком много думает.
И сразу же сама засомневалась. Он ведь сейчас вообще не думал. Просто хлопал глазами и морщил брови, пытаясь сообразить, что к чему. У нее вдруг отчего-то закружилась голова. Правильно сказал Сантисилья и Питер Вагнер вслед за ним: им надо посидеть здесь и подумать, покуда есть свободное время. Хорошенько во всем разобраться. Но когда она попробовала подумать, в голове у нее только возник равнинный пейзаж в штате Небраска: плато с мельницами. Вспомнилось, как по небу бегут черные тучи, блещут молнии, мельницы белеют, будто кости на равнине, дядя Фред бьется с брезентовым пологом и кричит ей: «Джейн! Загони лошадей!» Прямо на них движется огромное облако пыли, позади него — черный дождь. Небеса содрогаются от грома. Лошади в бешеной скачке колесом носятся вокруг нее; она знает, что верный пес надрывается лаем, загоняя лошадей в распахнутые ворота, но ей ничего не слышно. Она бежит, груди больно бьются у нее под рубахой, горло саднит от крика и от трудного свистящего дыхания. В этот краткий миг жизнь была полна смысла и значения. На пороге кухни стояла мать и била в сковородку деревянной ложкой, а ветер обдувал на ней серо-бурые грубые одежды, выставляя напоказ каждый изгиб фигуры. Когда последняя лошадь вбежала в конюшню, а по пятам за ней и верный пес, Джейн на слабеющих ногах ухватилась за тяжелые створки ворот и закрыла их в борьбе с ветром. Прислонилась, обессилев, к мощным горбылям, вся дрожа с головы до ног и судорожно глотая воздух, а потом, услышав, как дождь заревел, забарабанил по железной кровле, побежала вдоль бесчисленных стойл и дальше через золотую, светлую лужайку туда, где под навесом, протянув руки, точно в эстафетном беге, ее ждал дядя Фред. Он втянул ее в дверь, она кубарем скатилась вниз по лестнице, а он затворил тяжелую дверь и заложил засов. Внизу ее ждала мать, уперев в кулаки подбородок, с выражением восторга на лице. Лампочка под потолком вдруг мигнула и погасла, они втроем стояли в сыром, мрачном погребе, поддерживая друг друга, и вдруг, все трое одновременно, расхохотались. Дождь хлестал по крыше, яростно выл ветер, а они стояли в обнимку, как победители.
— И все мы так, — медленно выговорил мистер Ангел, соловея от зелья, — слишком много думаем. — Он тронул ее за руку, потом бережно положил на землю палочку и вернул свободу ящерке, а сам растянулся у ног Джейн. Взяв у нее спички, он опять раскурил трубку, набрал полные легкие дыма и задержал дыхание. Им слышно было похрюкивание птиц, вокруг по камням метались окрыленные тени. Так они просидели почти в полной неподвижности, лишь попыхивая трубками, покуда тени совсем не исчезли и западная скальная стена выступила черным силуэтом на фоне багровых красок неба. Сантисилья сидел под скалой и удил рыбку. Мистер Ангел лег навзничь и смежил глаза. Джейн опустила легкую ладонь ему на живот и с улыбкой разглядывала его подбородки.
— Ты, наверное, удивляешься, как это такой человек, как я, и занимается этим делом, — сказал мистер Ангел.
Питер Вагнер повернул голову и посмотрел на него, и Джейн заметила, что мысль Ангела ему отчасти доступна.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156