Время от времени из-за какого-нибудь пустяка вспыхивала ссора, и тогда один из них убивал другого, и словно запекшаяся корка крови отделяла убийцу от остальных: они обсуждали этот случай и либо прощали убийцу в силу каких-то причин, либо прогоняли его в лес, где он жил, воруя из отдаленных загонов мелкую живность, точно раненая лисица. Иногда я пытался помогать изгнаннику, иногда пытался не обращать внимания, но они были коварны и вероломны. В конце концов мне не осталось ничего другого, как поедать их. Хотя, как правило, пьяные ссоры редко заканчивались изгнанием. Обычно мужчины горланили свои дерзости, и застолье становилось все веселее и все шумнее. Король хвалил одного, ругал другого, никто не обижался, за исключением разве какой-нибудь женщины, которая сама «а это напрашивалась, и потом все валились и засыпали вповалку, друг на друге, как ящерицы, а я в это время уволакивал корову.
Но угрозы были серьезны. Скользя незамеченным от лагеря к лагерю, я замечал, как изменялась их пьяная болтовня. Была поздняя весна. Еды было вдоволь. Каждая овца или коза принесла по паре близнецов, лес изобиловал дичью, и на склонах холма зрели первые урожаи.
— Я отберу их золото и сожгу их дворец! — рычал какой-нибудь человек, потрясая мечом так, что острие словно пылало огнем, а другой, с глазами как две булавки, подзуживал:
. ; — Давай прямо сейчас, Коровья Морда! Я думаю, ты даже трусливее своего отца.
Люди хохотали. Я отступал в темноту, приходя в ярость от дурацкой необходимости шпионить за ними, и скользил к следующему лагерю, где слышал то же самое.
Затем однажды, около полуночи, я набрел на развалины дворца. Коровы валялись в своих загонах, кровь, булькая, хлестала у них из ноздрей, на шеях зияли дыры от копий. Ни одна не была съедена. Валялись сторожевые псы, словно темные мокрые камни, и скалили клыки их отрубленные головы. Над разрушенным дворцом вились языки пламени и поднимались столбы едкого дыма, а люди внутри (никто из них опять же не был съеден) превратились в маленькие, как карлики, черные и хрустящие головешки. В дыру на месте крыши врывалось небо, и деревянные скамьи, козлоногие столы, подвесные кровати, сорванные со стен, были разбросаны на опушке леса и сверкали угольной чернотой. Золото исчезло бесследно, валялась лишь оплавленная рукоять меча.
После этого начались войны, воинственные песни и изготовление оружия. Если песни говорили правду — а я полагаю, что, по крайней мере, одной-двум можно было верить, — войны были всегда, а все, что . я видел до этого, было просто периодом взаимного истощения.
С высоты дерева я рассматривал дворец, в ветвях подо мной распевали песни ночные птицы, лунный лик прятался в башне облаков, все замерло, только легкий весенний ветерок шевелил листву да внизу около свинарника прохаживались двое мужчин с боевыми топорами и вертелись собаки. Мне было слышно, как в зале Сказитель повествует о славных подвигах умерших королей — как они раскалывали чьи-то головы, сносили напрочь какими-то драгоценными мечами вместе с ожерельями, — его арфа подражала взмахам мечей, торжественно звенела вместе с-благородными речами, мягко вздыхала, вторя мертвым героям. Каждый раз, когда он останавливался, подбирая фразы для того, что хотел сказать дальше, все разом начинали кричать, хлопали друг друга по спинам и пили за здоровье Сказителя, желая ему долгих лет жизни. Под сенью дворца и возле пристроек мужчины, насвистывая или мыча себе под нос, сидели и правили оружие: прилаживали бронзовой лентой наконечники к ясеневым древкам копий, смазывали лезвия мечей змеиным ядом, наблюдали, как золотых дел мастер украшает рукоятки боевых топоров. (Золотых дел мастера были в почете. Одного из них я помню особенно хорошо: тощий, самодовольный, высокомерный человек среднего возраста. Он никогда не говорил с остальными, лишь изредка посмеивался: «Хе, хе, хе».) Затем внезапно птицы на ветвях подо мной смолкали, и вдалеке за полем я слышал скрип кожаной упряжи. Дозорные и их собаки останавливались и замирали, словно пораженные молнией; собаки начинали лаять, и в следующее мгновение двери с грохотом распахивались и из дворца с безумным видом, спотыкаясь, выбегали люди. Вражеские кони с топотом вылетали на возделанные участки, перепрыгивали через ограды, разгоняя мычащих коров и визжащих свиней, и обе группы людей бросались в атаку. На расстоянии двадцати шагов они становились друг против друга и обменивались бранными криками. Предводители сторон потрясали копьями в высоко поднятых руках, завывая во всю силу легких. Ужасные угрозы, судя по тем словам, которые мне удавалось разобрать. Что-то об их отцах и отцах отцов, что-то о справедливости, чести и законном возмездии — на шеях вздувались жилы, глаза выкатывались из орбит, как у новорожденных жеребят, пот стекал по плечам. Затем начиналось сражение. Летели копья, звенели мечи, стрелы дождем сыпались на окна и стены дворца и долетали до края леса. Кони вставали на дыбы и опрокидывались, метались вороны, как охваченные огнем летучие мыши; люди шатались, яростно жестикулировали, выкрикивали оскорбления, умирали или прикидывались умирающими и уползали в сторону. Иногда нападавших оттесняли назад, иногда они брали верх и сжигали дворец, иногда они захватывали в плен короля округи и отбирали у его людей оружие, золотые кольца и коров.
Все это было непонятным и пугающим, и я никак не мог в этом разобраться.
На дереве я был в безопасности, и дерущиеся люди были для меня ничем, за исключением того, конечно, что говорили на языке, похожем на мой, и это означало — невероятно, — что между нами есть какая-то связь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40