Воробьев Константин
Крик
Константин Дмитриевич Воробьев
(1919-1975)
КРИК
Повесть
Уже несколько дней я командовал взводом, нося по одному кубарю в петлицах. Я ходил и косил глазами на малиновые концы воротника своей шинели, и у меня не было сил отделаться от мысли, что я лейтенант. Встречая бойца из чужого взвода, я шагов за десять от него готовил правую руку для ответного приветствия, и если он почему-либо не козырял мне, я окликал его радостно-гневным: "Вы что, товарищ боец, не видите?" Обычно красноармеец становился по команде "смирно" и отвечал чуть-чуть иронически: "Не заметил вас, товарищ лейтенант!" Никто из них не говорил при этом "младший лейтенант", и это делало меня их тайным другом.
Наш батальон направлялся тогда на фронт в район Волоколамска. Мы шли пешим порядком от Мытищ и на каждом привале рыли окопы. Сначала это были настоящие окопы, мы думали, что тут, под самой Москвой, и останемся, но потом бесполезный труд осточертел всем, кроме командира батальона и майора Калача. Он был маленький и кривоногий и, наверное, поэтому носил непомерно длинную шинель. Мой помощник старший сержант Васюков назвал его на одном из привалов "бубликом". Взводу это понравилось, а майору нет,- кто-то был у нас стукачом. После этого Калач каждый раз лично проверял качество окопа, отрытого моим взводом. У всех у нас - я тоже рыл - на ладонях вспухли кровавые мозоли: земля была мерзлой - стоял ноябрь.
На шестой день своего землеройного марша мы вступили в большое село. Было уже под вечер, и мы долго стояли на улице - Калач с командирами рот сверял местность с картой. Весь день тогда падал редкий и теплый снег. Может, оттого что мы шли, снежинки не прилипали к нашим шинелям, и только у майора - он ехал верхом - на плечах лежали белые, пушистые эполеты. Он так осторожно спешился, что было видно - ему не хотелось отряхивать с себя снег.
- Гляди-ка, товарищ лейтенант! Бублик наш подрос!
Это сказал мне Васюков на ухо, и мне не удалось справиться с каким-то дурацким бездумным смехом. Майор оглянулся, посмотрел на меня и что-то сказал моему командиру роты. Я слышал, как тот ответил: "Никак нет!"
Село стояло ликом на запад, и мы начали окапываться метрах в двухстах впереди него, почти на самом берегу ручья. Воды в нем было по колено, и она казалась почему-то коричневой. Моему взводу достался глинистый пригорок на правом фланге в конце села. Дуло тут со всех сторон, и мы завидовали тем, кто окапывается в низинке слева.
- Застынем за ночь на этом чертовом пупке,- сказал Васюков. Может, спикировать в хаты за чем-нибудь?
Я промолчал, и он побежал в село. У него была плоская стеклянная фляга с длинным, узким горлом, оплетенная лыком. Он носил ее на брючном ремне, и она не выпирала из-под шинели. Васюков называл ее "писанкой".
Я ждал его часа полтора. За это время на нашем чертовом пупке побывал Калач и командир роты.
- Окоп отрыть в полный профиль, - распорядился Калач. Отсюда мы уже не уйдем.
Когда они ушли, я спустился к ручью. Он озябло чурюкал в кустах краснотала. За ним ничего не виделось и не слышалось. Мне не верилось, что мы не уйдем отсюда.
Васюков ожидал меня, сидя на краю полуотрытого окопа.
- Не достал,- шепотом сообщил он.- Шинель хотят...
- За сколько? - спросил я.
- За пару литров первача... Жителей совсем мало. Ушли.
- А за что сам тяпнул? - поинтересовался я.
- Да не-е, это я пареных бураков порубал,- сказал он.
Лишних шинелей у нас еще не было. А Васюков все же выпил, я с самых Мытищ знал, чем отдает самогон из сахарной свеклы.
- Между прочим, тут есть валяльня,- сказал он.- Полный амбар набит валенками. И никого, кроме кладовщицы... Бабец, между прочим, под твой, товарищ лейтенант, рост, а под мою...
- Давай-ка рыть,- предложил я.- Отсюда мы, между прочим, не уйдем, понял?
Становилось совсем темно, но мы продолжали работать, ругаться - ветер дул с запада и забивал глаза землей и снегом.
- Если на самом деле тут засядем, то не худо бы первыми захватить валенки, а? - сказал Васюков. От него хорошо все-таки пахло. Закусывал он, видать, не бураками. Он был прав насчет валенок. Хотя бы несколько пар. Почему не попытаться?
- Давай сходим,- сказал я.
Село как вымерло. Нигде ни огонька, ни звука - даже собаки не брехали. Мы миновали сторонкой школу, где разместился на ночь штаб батальона, потом завернули в темный двор, и там я минут десять ждал Васюкова. Из хаты он выходил шагом балерины, но сначала я увидел белую чашку, а затем уже его протянутые руки.
- Держи,- таинственно сказал он, и пока я пил самогон, он не дышал и вырастал на моих глазах - приподнимался на цыпочки.
После этого мы выбрались на огороды села. У приземистого деревянного амбара Васюков остановился и постучал ногой в дверь.
- Ктой-оо? - песенно отозвался в амбаре чуть слышный голос.
- Мы, - сказал Васюков.
- А кто?
- Командиры, - сказал я.
Амбар и на самом деле был забит валенками. Они ворохами лежали по углам и подпрыгивали - мигала "летучая мышь", стоявшая у дверей на полу. Я приподнял фонарь и увидел у притолоки девушку в черной стеганке, в большой черной шали, в серых валенках. Она держала в руках железный засов.
В жизни своей я не видел такого дива, как она! Да разве об этом расскажешь словами? Просто она не настоящая была, а нарисованная - вот и все!..
- Ну, что я говорил? - сказал Васюков.
Я сделал вид, будто не понял, о чем он, и сказал:
- Забираем сейчас же!
- Все? - обрадованно спросила девушка, глядя на меня так же, как и я на нее.
- Пока тридцать две пары,- сказал Васюков.
Он подмигнул мне и побежал во взвод за бойцами, а мы остались вдвоем. Мы долго молчали и почему-то уже не смотрели друг на друга, будто боялись чего-то, потом я спросил:
1 2 3