Это называется навязчивые страхи, или попросту мандраж.
Мадемуазель Кора смотрела мне в лицо.
- У тебя странная манера выражаться, Жанно. Как будто ты хочешь сказать совсем не то, что говоришь.
- Не знаю. Я кинолюб, мадемуазель Кора. В кино ведь как: кругом потемки, а ты себе смеешься, глядишь - и уже легче. Вот и месье Соломону, по-моему, очень трудно под конец привязаться к женщине, которая настолько моложе его. Это как в "Голубом ангеле" Джозефа Штернберга с Марлен Дитрих: там пожилой профессор безумно влюбился в молоденькую певицу. Вы видели "Голубого ангела", мадемуазель Кора?
- Конечно, видела! - умилилась она.
- Ну вот. И месье Соломон, разумеется, тоже видел, и поэтому боится.
- Я не так молода, как Марлен в том фильме, Жанно. Со мной он был бы счастлив.
- Но он именно этого больше всего и боится! Я же вам только что объяснил! Когда человек счастлив, жизнь становится для него ценной, и тогда еще страшнее умирать.
Мадемуазель Кора слюнявила палец, собирала им крошки и слизывала -вместо хлеба, от которого толстеют.
- Если я тебя правильно поняла, Жанно, ты связался со мной, потому что я не прибавлю ценности твоей жизни и ты можешь не бояться, верно?
Приехали. С женщинами всегда так: им дашь палец, а они норовят всю ногу откусить.
- Слишком долго объяснять, мадемуазель Кора.
- Сделай милость, объясни.
Но как объяснить ей, что я люблю ее безотносительно к ней? Я предпочел бы отмолчаться, но она смотрела на меня с такой острой нуждой во взгляде и Б улыбке!
Сказать ей: мадемуазель Кора, я люблю вас как исчезающий вид, - вряд ли она это оценит. Если она почует, что тут пахнет чайками и морскими тюленями, - наверняка обидится. Лучшее, что я мог придумать, это взбодрить ее воспоминаниями. И я прорычал:
- Ну, что пристала-то!
Она мигом присмирела. Это она понимала: покорная дева - это укладывалось в поэтические рамки.
- Если ты мне иногда подкидываешь деньжат, так можно, по-твоему, мне мозги полоскать!
Она просветлела и накрыла мою руку своей:
- Прости меня, Жанно.
- Да ладно уж.
- Ты меня первый раз назвал на ты, - усмехнулась она.
Уф!..
Подошел хозяин угостить нас кальвадосом. Мадемуазель Кора все еще держала мою руку - скорее ради хозяина. А для пущего эффекта безмолвно и проникновенно смотрела мне в глаза, так что, несмотря ни на что, просвечивала двадцатилетняя Кора с лукавой улыбкой и челкой до половины лба. Она привыкла быть молодой, красивой, любимой и известной, такая оказалась стойкая привычка. Наконец, оторвавшись от меня, она заглянула в сумку, где у нее лежало зеркальце, достала помаду и подкрасила губы.
- Хотите, я поговорю с месье Соломоном?
- Нет-нет, не надо! Не хватало еще! Ему же хуже.
Все на ней было такое красивое: платье с длинными, до самых браслетов, рукавами, новая крокодиловая сумочка, оранжевый пояс в мелкий горошек.
- Позвольте, мадемуазель Кора, я все же с ним поговорю. Не надо на него сердиться за то, что он четыре года просидел в подвале и не навещал вас, - ведь это было опасно. Если хотите знать, он сам как-то со мной о вас говорил. - Правда?
- Ну да, говорил, что не может без вас жить. У него тоже есть гордость. Но он всегда о вас спрашивает. И когда произносит ваше имя, весь так и светится. Не бойтесь, я ничего ему не буду обещать. В таких случаях нет ничего хуже жалости. Я постараюсь, чтобы он не почувствовал, что вы его жалеете.
- Ни в коем случае! - воскликнула она. - Он такой гордый!
- Пощадим его мужское достоинство. С вашего разрешения, я внушу ему, что все наоборот. Что это вы нуждаетесь в нем.
- Э, нет, Жанно, так я не согласна…
- Послушайте, мадемуазель Кора, он вам дорог или вам на него наплевать? Она прищурилась.
- Не понимаю, к чему ты клонишь, Жанно… Хочешь меня сплавить?
- Раз вы так, не будем больше об этом.
- Не обижайся…
- Я и не обижаюсь.
- Если я тебе надоела…
Эта дуреха опять собиралась распустить нюни, а я-то изо всех сил пытался ее спасти. Вовсе я не собирался от нее избавляться, у меня сроду не получалось ни от кого избавиться. Я снова прошептал:
- Ах, мадемуазель Кора, мадемуазель Кора… - и взял ее за руку -это самое насущное средство первой помощи.
Я спросил счет, но хозяин сказал, что все уже уплачено. Мадемуазель Кора пошла на кухню с кем-то попрощаться, и мы с ним снова поупражнялись в учтивости.
- Да-а. Кора Ламенэр - это было имя… А вы давно…
- Нет, не так давно. Раньше я работал в "Ренжи".
- Вы слишком молоды, чтобы помнить… Кора Ламенэр - это была такая знаменитость… Но слушала только свое сердце. Для этой женщины главным всегда были чувства…
Я предпочел укрыться в туалете. А когда вернулся, мадемуазель Кора уже ждала меня. Она оперлась на мою руку, и мы вышли.
- Правда, славный парень этот хозяин?
- Классный.
- Я иногда к нему захожу. Ему это приятно. Когда-то он был безумно в меня влюблен, ты представить себе не можешь!
- Вот как?
- Да-да, ты не представляешь. Всюду за мной ездил. У меня тогда было много турне по стране, и в каждом городе - он.
- Насколько я понял, он был велогонщик.
- Ты шутник. Нет, правда, он всюду за мной ездил. Хотел на мне жениться. А теперь я к нему захожу. Он делает мне двадцать процентов скидки.
- От старой любви всегда что-нибудь да остается.
- А ведь прошло уже почти сорок лет.
- Я же говорю, всегда что-нибудь остается. И месье Соломон тоже никак не может забыть вас. Она нахмурилась.
- Старый строптивый осел! В жизни не встречала такого упрямца!
- Чтобы прожить четыре года в подвале, надо быть упрямым. Евреи вообще упрямый народ, иначе их бы уже давно не было на свете.
- Евреи или не евреи, все мужчины одинаковые, Жанно. Любить умеют только женщины.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81