И рост у него, должно быть, метр девяносто, уж очень он высокий, зато грудь впалая, а ноги худые, как у розового фламинго. Будь он спортивен, из него получился бы профессиональный баскетболист.
- Я влип в отвратительную историю, Чак. Может, мне лучше уехать на некоторое время из Франции, чтобы было чем оправдаться? Я не намерен продолжать, хотя она на это рассчитывает, но и прекратить я тоже не могу, потому что тогда она почувствует себя очень старой. Я сделал это, поддавшись какому-то порыву, вот и все.
- Вы можете остаться друзьями.
- А как мне ей объяснить? Что я ей скажу? Все равно она будет считать, что все дело в ее возрасте.
Чак говорит с американским акцентом, и от этого любые слова в его устах звучат как-то особенно и кажутся новыми.
- Ты ей объяснишь, что в твоей жизни была другая женщина, что ты потерял голову от мадемуазель Коры, но прежняя все узнала, и так жить невозможно. Конечно, она посчитает тебя донжуаном.
- Ты что, смеешься надо мной? Кстати, я вспомнил, что надо вынести помойное ведро. Сегодня твоя очередь.
- Я знаю. Но шутки в сторону, тебе необходимо перевести эту историю из сексуального аспекта в сентиментальный. Ты ее навещаешь время от времени, берешь за руку, глядишь ей в глаза и говоришь: "Мадемуазель Кора, я вас люблю".
Я ему улыбнулся.
- Бывают минуты, когда мне хочется разбить тебе морду, Чак.
- Да,-я знаю это чувство бессилия.
- Что мне делать?
- Быть может, она сама тебя бросит. А в следующий раз, если на тебя найдет такое, прошвырнись по улице и покидай крошки воробьям.
- Будет тебе…
- Неужели такое может взбрести в голову - засадить женщине из жалости! Мне надо было сдержаться. В самом деле, мне надо было сдержаться.
- Я засадил не из жалости. Я это делал из любви. Ты прекрасно это понимаешь, Чак. Из любви, но лично к ней это не имеет никакого отношения. Ты знаешь, что у меня это вообще любовь.
- Да, любовь к ближнему, - сказал он.
Я вскочил с кровати и вышел из комнаты. Он меня просто доставал. На лестнице я потоптался и вернулся назад. Чак чистил зубы над умывальником.
- Одну вещь мне хотелось бы все же уточнить, старик, - сказал я ему. - Ты из тех типов, которые все перепробовали и не пришли ни к чему. Ты сделал свой вывод. Он заключается в том, что все и ничего - одно и то же. Но в этом случае объясни мне, какого черта ты торчишь два года в Сорбонне? Никто не может тебя ничему научить. Тогда зачем тебе это надо?
Я схватил пачку ксероксов лекций, которые им читают, и его заметки и выкинул все это в окно. Чак заорал так, будто его трахают в задницу, -впервые мне удалось вывести его из себя. Меня это смягчило. Он кинулся вниз по лестнице и орал: "Fucking bastard, son of a bitch" (Проклятый ублюдок, сукин сын (англ.).), и я побежал и помог ему собрать листочки.

21

Было уже почти десять часов, и я направился в книжную лавку. Алина уже была там. Как только она меня увидела, она тут же пошла и принесла мне словарь. От каждого ее движения меня обдавала волна приятного запаха. Я взял словарь, но это был не тот, что мне нужен.
- Нет ли у вас медицинского?
Она мне его принесла. Я посмотрел слово "любовь", но не нашел.
- Тут нет того, что мне надо.
- А что вы ищете?
- Я ищу слово "любовь".
Мне хотелось ее рассмешить, потому что, когда над чем-то смеешься, все становится менее серьезным. Но эту девчонку так просто не проведешь, сразу видно. Было видно и то, что я от этого болен. Мне хотелось ей сказать: "Послушайте, я люблю женщину, которую я совсем не люблю, и от этого я ее еще больше люблю, вы можете мне это объяснить?" Я этого не сказал - когда люди еще мало знакомы, трудно выставить себя в смешном виде.
- Вы не найдете "любовь" в медицинском словаре. Обычно это считается естественным стремлением человеческой души. Я тоже не засмеялся. Я снова взял словарь Робера. Я прочел вслух, чтобы и ей была польза:
- Любовь -предрасположенность желать благополучия не себе, а другому и быть ему всецело преданным… Вот видите, это же ненормально.
Она молчала и смотрела на меня почти без иронии. Я надеялся, что она это не воспринимает как религиозное проявление с моей стороны. Высокая блондинка, которая не употребляет никакой косметики.
- У вас нет большего словаря?
- Да, здесь краткие формулировки, - сказала она. - Это словарь для постоянного пользования. Чтобы был под рукой. В случае необходимости. Я воскликнул, как Чак:
- А!
- Для скорости. Еще у меня есть большой Робер в шести томах и универсальная энциклопедия в двенадцати. И еще несколько других словарей.
- У вас дома, чтобы знать в случае необходимости, или только здесь?
- Не смешите меня… Как вас зовут?
- Марсель. Марсель Беда. А у Зайчиков меня зовут Жанно.
- Пошли.
Она привела меня в комнату в глубине магазина, где все стены были уставлены одними словарями.
Она сняла с полок все на букву "л" и положила на стол передо мной. Скорее, бросила. Пожалуй, чересчур резко. Она не была разгневана, но несколько раздражена жена.
- Ищите!
Я сел и стал искать.
Алина оставила меня одного, но время от времени возвращалась.
- Вы довольны? Получили то, что вам надо? Или хотите еще другие?
Волосы у нее были очень коротко подстрижены, что было неоправданной расточительностью. На вид они казались поразительно мягкими. Глаза были светло-каштановые, с янтарным оттенком, когда становились веселыми.
- Вот! - Я заложил пальцем. - Вот, здесь не меньше чем четыре страницы любви.
- Да, они сократили до предела, - сказала она.
Мы оба засмеялись, чтобы ее слова показались смешными.
- И они даже приводят примеры, желая показать, что все это существует, - сказал я. - Послушайте. В живописи любовь - некий пушок, который делает полотно крайне восприимчивым к клею.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81