голубые радужки едва не наползают на уши.
Гипноэффект? — под луной, поцелуй, кольца в клеточку?..
Ха!!
Похабно, дебильно скалясь, ты хватаешь девочку за грудь: жмёшь, тискаешь, щупаешь. И ныряя под локоток, ускользаешь от пощёчины.
— Подонок! Мразь! Ненавижу! П-пож!-жар!!-рный! — последнее выплёскивается из её пухлых губок, как бэнто в алюминиевый чан для отходов, предварительно раскалённый ацетиленовой горелкой: пш-ш-ш!.. — ПРОФЕСССИОНАЛЛ!!!
Ацетиленовой горелкой?.. Надо же — такое в голову лезет, не вовремя, чёрти что…
Толпа молча раздвигается. Не глядя под ноги, ты шлёпаешь по лужам — скоро осень: месяца через два. Редкий слабосильный дождик не спас город от жары лета-нацу. В плаще парко, но плащ есть символ принадлежности к особой касте.
— Молодой человек, а нельзя ли побыстрее?! — толпа дублирует возмущённое эхо. Звук отражается от твоего затылка, частично поглощается, частично сползает по позвоночному столбу и теряется где-то в демисезонной подкладке нижнего белья.
Треск зубов, хруст челюстей, мелодия самопожирания. Если задать аксиомой предел биологического существования — вся жизнь приравнивается к уничтожению себя, любимого. Ах, как высокопарно сформулировано, тьфу! — и растереть!
— Осс, — Ты киваешь Джамалу Судзуки, участковому стрелку-лейтенанту; тебе не единожды приходилось встречаться с ним по долгу службы и не только: оформление всяческих бумажек, актов и прочих бюрократических заморочек плюс трёп под пиво и общие знакомые. — Как жизнь?
— Яххо. Нормально, — Джамал, сдвигает фуражку козырьком на ухо и поправляет смоляные волосы, прилипшие к влажному виску. — Хисасибури дэсу… А у тебя? делишки? пучком? Цветёшь и пахнешь?!
— Я нормально и ещё лучше!
Сейчас — только работа, ничего личного: чистое, не омрачённое приятельством взаимное равнодушие: пустые фразы ритуала — порядок, норма, проценты плана по отправлениям обрядов в текущем квартале.
Вот только дом горит. И огнетушителем, обычным любительским огнетушителем, здесь не обойтись.
Сегодня Джамал работает в паре со своей любимой СВД. Классика жанра: уничтожение движущихся, открытых и одиночных целей. В частности фениксов, хе-хе. Иногда лейтенант Судзуки веселится, и на отстрел пылающих профессионалов берёт антиквариат времён Второй Мировой войны — древнюю, испытанную боями в Финляндии СВТешку. Иногда — проверенную Кавказом ВСК-94. А бывает и развлекается старинным французским мушкетом.
Пожар. Рядом. Живёт, дышит.
И ты радостно кричишь:
— Тадайма! Я вернулся, я дома!
Треск зубов, хруст челюстей — огонь отвечает:
— Окаэри насай. Добро пожаловать домой…
Ты голоден, тебе хочется есть. Отринь суетное — и насытишься. Ни друзей, ни привязанностей, дети это хлопоты, детей не надо… Ты никому не нужен, тебя никто не любит, и даже сурово наоборот — откровенно ненавидят и люто боятся — ты же пожар!-ный.
Как хлыстом по лицу — крик:
— Тварь, ну чего ты ждёшь!.. Ублюдок нэдзуми и кумо!.. Помесь крысы и паука!!
Ну, бабка, ну, перечница!..
Шаг.
Шаг.
Шаг.
Ресницы заворачиваются кверху и обугливаются. И зеркало-глюк. Огромное. Первый признак грядущей трансформации. Смотри на себя, это я, это ты, это мы. Ты голоден? А я отражаю преломлённый свет, но — уже не тебя. Ты… — да вот он ты, любуйся. Сквозь слёзы — водопадом -…
— дым!
Чёрный!
Копоть.
Пот горным селем омывает отроги лопаток и перевалы ключиц, и увлажняет долину живота — горячая рубашка липнет расплавом, не отодрать, тлеет плащ в подмышках. Ты с сожалением роняешь зажигалку, подаренную мамой на двадцатилетие — ведь поцарапается об асфальт! А по-другому — расплавится.
Судорогой сводит косые мышцы живота — не первый, но пока ещё нежный позыв голода. Ты падаешь на колени, вдавливая мизинец вместе с тканью и мягкой пластмассовой пуговицей в пупок. Чуток отпускает, но ты не обольщаешься — дальше хуже. Будет. Значительно хуже.
Голод, го-о-о-о-л-лод-ддд!!
Гарь.
Пепел.
Обожжённые щёки.
Ты достаёшь из кармана шоколадку, половина размазывается по фольге. Течение воздушных потоков внутри пылающего здание непредсказуемо: резкие перепады давления, попробуй, угадай?! Язык пламени шаловливо высовывается из губ подъезда и облизывает тебя с головы до ног: волос больше нет, плащ горит, синтетика липнет к бордовому эпидермису.
И это больно. Действительно больно.
Но! — голод! ГОЛОД!!! И только что ты-пожар попробовал себя-плоть, и это было вкусно, да-да, вкусно. Пальчики — ням-ням! — и нет больше рисунка отпечатков. Нос — запахи исчезли — сразу: были, и нет уже — золотая проволока стекает по обнажённым косточкам челюстей.
Хр-р-р! — Будда, прости чревоугодника. Меню гурмана: дым, копоть, гарь и пепел — ой как хочется, а нельзя. Себя? — себя можно, себя даже нужно. Но…
…ты знаешь, сколько не терпи, а придётся укусить, отхватить кусок потолще, пожирнее. Быстрее! — мясо отваливается от костей. Пока есть мышцы — быстрее!
Шевели булками!
Второй этаж.
Пузырями краска на стенах — была, ты чувствуешь её тень, её сожжённый состав, химию. И обугленные до металла перила — красные. Пятки остаются на ступеньках — отломались.
Третий.
Может, хватит? Пора бы показать себя в пролёте окна…
Пора?..
Будда, как не хочется!!
Оранжевое облако, и наклониться бы, плавно уйти… Нельзя. Правую руку унесло, шмякнуло о бронированную дверь чьей-то недешёвой квартиры. Плохо — ты же не левша, очень плохо…
Четвёртый. Отпала голова. Уже не больно — так, неприятно чуть-чуть. Слегка.
Пятый. Всё, выше не получится. На четвереньках вползаешь в прогоревший косяк. Вместо лёгких — парующий ливер жареного пирожка.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16