Я посмотрел на Абдуллу снизу: стоит, надежно застраховавшись веревкой, в свете фонаря поблескивают мокрые волосы.
- Как погодка, Абдулла? – шутливо справился я.
– А ничего, – невозмутимо ответил он.
Трое долгих суток штормило, то сильнее, то слабее. Идти под парусом становилось все опаснее, но первые двое суток мы держались, и «Ра» лихо мчалась по штормовой волне. Правое колено мачты приплясывало на наскоро подремонтированном борту, который качался сам по себе, к тому же мы потеряли так много папируса из этой связки, что она поминутно исчезала под водой, и мачта все больше наклонялась к ветру. Это помогало нам лучше принимать шквалы, вот только пята под правым коленом уходила все глубже в кое-как связанный папирус. Жорж и Абдулла без устали ремонтировали этот клочок палубы, чтобы мачта не пропорола связку насквозь. Оба колена подпрыгивали на деревянных пятах, и после каждого прыжка только сила тяжести да веревки возвращали их на место. К тому же из-за ослабленного крепления правой бортовой связки стебли впитали много воды, и связка так раскисла, что и не поймешь, до какой степени можно натягивать ванты. Качнется мачта назад, и сразу ванты по обе стороны каюты провисают, будто детские прыгалки, но тут же следует рывок вперед, и они натянуты, как тетива; только обрамляющий весь борт могучий канат, этот древнеегипетский фальшборт, спасал папирус от ярости мачты.
Сами по себе стебли оставались такими же тугими и крепкими, как после первого дня в море, и отставший от лодки папирус продолжал держаться на воде. Но под тяжестью мачты, которая наваливалась на покалеченный борт, слабо схваченные веревкой, поредевшие и намокшие связки все глубже уходили под воду, и гибкий плетеный пол нашей каюты изогнулся дугой. Мы решили чем-нибудь заполнить пространство, освободившееся после того, как разбился ящик Нормана. Не успели мы это сделать, через щели в бамбуковой стене снова прорвалась волна и разбила второй ящик.
Ящик за ящиком разлетался в щепки под нами. И с каждым погибшим ящиком все труднее было справиться с уцелевшими, которые плавали по-двое, словно лодки в тесной гавани, заставляя корчиться постеленные сверху сенные тюфяки. Носки и трусы исчезали в водовороте в одном месте, а выныривали совсем в другом. Норман и Карло перебрались из каюты под навес у передней стенки, на корзины с провиантом. Юрий не успел опорожнить свои рундуки, как их тоже разбило, а из медикаментов получилось какое-то жуткое, зловонное месиво: битое стекло, раздавленные коробки и тюбики. Чтобы не падать с оставшихся ящиков, мы бросали в образовавшиеся пустоты матрасы, спальные мешки и всякое барахло, которое нам не было нужно. Юрий ушел из каюты.
Потолок посередине оседал все ниже и ниже, пришлось перенести пляшущий керосиновый фонарь в самый высокий угол. Шутки и хохот тройки, которая переселилась под навес, говорили о том, что по обе стороны бамбуковой стенки настроение отличное.
Шторм бесновался, сверкали молнии, но мы почти не слышали грома, его заглушали волны, которые с ревом врывались в каюту с правого борта и, поплескавшись вокруг нас, уходили обратно через правую стену. Вахтенному на мостике приходилось так тяжело, что мы старались почаще сменяться. Правые стояки мостика осели вместе с папирусом, и площадка рулевого больше напоминала скат крыши. Дотянуться до рукоятки правого весла стало невозможно, так как мы жались в левый, более высокий угол мостика, поэтому было изобретено хитрое – и громоздкое – устройство, с которым мы мучились, когда не удавалось держать курс одним только левым рулевым веслом: в таких случаях мы поворачивали правое весло двумя веревками, действуя и рукой, и ногой. Чтобы совсем не выбиться из сил, мы время от времени ненадолго крепили наглухо оба весла. Задача состояла в том, чтобы парус был наполнен ветром, и оба шкота крепились за перила мостика, это позволяло вахтенному маневрировать реей, если на нее ложилась чрезмерная нагрузка и весла не могли помочь. Весь мостик был опутан веревками, а затопленный ахтерштевень превратился в огромный капризный руль, который безумно осложнял управление лодкой. Нельзя было допускать, чтобы нас развернуло кругом штормовым ветром, слишком велик риск, что мачта либо полетит, либо проткнет папирус насквозь; ладья-то вряд ли опрокинется: слишком отяжелела от воды.
Четырнадцатого июля мы связались по радио с «Шенандоа», она уже вышла на восток с острова Барбадос. С яхты сообщили, что шторм и до них добрался, мостик захлестывают шести-семиметровые волны. Радист передал в эфир, что судно в опасности, и капитан подумывал о том, чтобы повернуть назад, так как яхта не рассчитана на сильный шторм. Только сознание, что нам еще хуже, заставляло их продолжать идти против ветра на восток. По словам капитана, «Шенандоа» могла сейчас развивать максимум восемь узлов, это было в три-четыре раза больше скорости «Ра», но встречный ветер тормозил яхту, так что в лучшем случае, идя вдоль одной и той же широты, мы могли встретиться дня через два.
Какой-то радиолюбитель перехватил сообщение, что в тридцати милях от нас находится торговый пароход, который может прийти к нам на помощь. Но ребята на «Ра», все, как один, были за то, чтобы самостоятельно идти дальше на запад.
В час ночи Юрий услышал громкий треск и крикнул, что сломалась рея. Мы выскочили на палубу и растерялись: парус на месте, рея исправно служит. Только почему-то править стало труднее прежнего, «Ра» наотрез отказывалась слушаться руля. Сменяясь ночью на мостике, рулевые единодушно отмечали, что не помнят более тяжелой вахты.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119