Там, сказали мне, будет выступать Иосиф. Вы, верно, понимаете мою радость: дожил, буду, наконец, иметь честь лицезреть этого Иосифа и даже слушать его.
Где будет эта «дискуссия» и когда, этого вы у них не узнаете, дудки! Я даже не пытался спрашивать: я знал, в свое время придут и скажут. У этих «яшек», понимаете ли, всё секреты. На их языке это называется «конспирация». Я хорошо запомнил это слово. Оно записано у меня в книжке. Когда я слышу красивое слово, я его сразу записываю в книжку. Пригодится не пригодится – не знаю, во всяком случае не повредит.
И вот, в один прекрасный летний день, в субботу это было, заявились ко мне двое «яшек» в черных рубахах, понятно, и зовут меня: «Идемте!» – «Куда?» – «Не все ли равно? Пойдемте с нами…» Что ж, надо пойти. И мы двинулись далеко, куда-то за город, затем в лес. По дороге все время встречались «яшки» – сидят под деревом, смотрят как будто бы в другую сторону, а сами буркнут: «Вправо!», «Влево!..» Сказать, чтобы я боялся, – нет, конечно, глупости: чего мне бояться евреев? Просто не по мне вся эта история, оскорбляло все это: коммерсант, с хорошей репутацией, приличный доход, деньги – тьфу! и тому подобное, – дает себя вести каким-то мальчишкам, «яшкам» каким-то! Вы понимаете?
Ну ладно, что там говорить! Мы шли-шли, шли-шли, лесом да по лесу, по лесу да лесом, добрались, наконец, до высокой горы. И вот, когда мы взобрались на нее, а потом спустились, я вдруг увидел перед собой море голов – черным-черно. Это все «яшки» примостились здесь, – пареньки в черных рубашках, девушки в блузках и просто так молодые люди. Но сборище-то какое! Боюсь соврать, верно тысячи три их, если не больше. А тишина-то какая: муха пролетит – услышишь! Тихонько, на цыпочках, подошли мы к толпе и уселись на землю, и я стал разыскивать глазами, где же здесь «Иосиф». И я увидел… Угадайте, кто это был? Я увидел знакомое лицо, одного из тех «яшек», которые вместе со мной обедали у вдовы. Вот тебе раз!
«И только-то! – подумал я. – Вот это – тот самый Иосиф?» А я-то думал, что он бог весть какой. Скажу вам по правде, я был почти доволен, нет, я был очень доволен, что все это свелось вот к этакому. Я мысленно сравнил его и себя, не потому, что я считаю себя каким-то красавцем, которому нет равного. Я вовсе не обманываюсь, знаю, что есть и получше меня. Но по сравнению с ним… Вы понимаете? Вот я вам обрисую его таким, каким я его увидел тогда. Прислонившись к дереву, стоял маленький бледный, сухопарый человечек, узкогрудый, с впалыми горящими щеками, густой бровью и коротким светлым волосом. Но лоб у него действительно большой, высокий, белый; серые, как у кошки, глаза горят огнем. А речь его! Как он говорит! Накажи меня бог, до сих пор не понимаю, откуда у этого существа такая сила! Как это ему удается говорить так громко, так быстро, так много, так долго и с таким воодушевлением, с таким задором, с таким огнем! Должен сказать, это была не обыденная речь. Так люди не говорят. Это был дьявол, заведенная машина, или кто-то свыше сыпал словами, поливал огнем. А может, это вовсе дерево говорило? Мне все казалось, вот-вот это маленькое существо с болезненным румянцем на щеках и простодушными серыми глазами воспарит вслед за своим словом куда-то ввысь. Нет! Говорите что хотите, – я слыхал на своем веку знаменитых адвокатов, но такой речи я еще никогда не слыхал и, наверно, никогда не услышу».
Как долго он говорил, я не знаю – забыл про часы. Я глядел только на него и на эти головы, на рассевшихся на земле людей, которые глотали каждое его слово, точно изголодавшиеся, истомленные жаждой.
Но кто в это время не видел «ее», тот ничего прекрасного не видел. В море голов я заметил – она сидит, поджав под себя ноги, скрестив руки на груди. Лицо ее сияет, щеки горят, верхняя губка вздернута, а прелестные глаза-вишенки улыбаются ему, только ему. Нечего скрывать, в эту минуту я завидовал Иосифу. Не столько его красноречию, восторженному шуму и аплодисментам, которыми его наградили потом, – нет, совсем не этому. Я завидовал тому взгляду, которым она дарила его. За один такой ее взгляд я бы отдал неведомо что. Этот взгляд был красноречивее слов. Мне казалось, я слышу звук ее голоса, ее напевное – «Ио-сиф!»
Я вам уже говорил, что для меня девушка – не бог весть что. Я девушек повидал немало, потому что я, можно сказать, человек из современных, недурен собой, прилично зарабатываю, и деньги для меня – тьфу! и тому подобное. Но так на меня не глядела даже жена в блаженные дни, когда изнывала по мне. Я не поленился подойти поближе, усесться почти рядом, я вертелся у нее перед глазами, как муха, звенел, как комар над ухом. Куда там! Никакого внимания! Ее глаза, как пиявки, впились в его глаза, а его глаза тянулись к ней. И мне казалось, эти двое ничего не видят вокруг, только друг друга: он – ее, она – его, а дальше им ни до кого дела нет. Муки ада, говорю вам, ничто в сравнении с тем, что я переживал. Бешенство пылало в моей груди, и я не знал, против кого это – против нее, против него, против их обоих или вовсе против самого себя…
В тот вечер я пришел домой со страшной головной болью. В постель лег с твердым решением: пока жив, ноги моей не будет там, у вдовы. На черта они мне все сдались! Какая у меня нужда в них? Что, разве не верно? А утром я с трепетом ждал мгновенья, когда пробьет, наконец, два и наступит время обеда. Потом я безо всяких отправился туда и застал за столом, как обычно, всю компанию «яшек». Был здесь и «он».
Не знаю, как вы, но я, если вижу артиста, министра или вообще знаменитого человека, то, хотя и знаю прекрасно, что это человек, как все мы: кушает, пьет, как все, – все же каждый раз, когда мне укажут на такого, то есть на артиста, министра или вообще большого человека, он мне представляется каким-то особенным, что в нем есть этакое, чего не различишь на ощупь.
1 2 3 4 5 6