.. Вот его портрет.
При этом Хава достает из кармана карточку и показывает мне.
– Вот это, - говорю, - и есть твой праведник, реб Горький? Готов поклясться, что я его где-то видал: не то мешки на станции грузил, не то бревна в лесу таскал...
– Что ж, это, по-твоему, недостаток, если человек своими руками хлеб добывает? А ты сам не трудишься? А мы не трудимся?
– Да, да, - отвечаю я. - Конечно, ты права!
В писании прямо так и сказано: "От трудов рук своих будешь кормиться" - не будешь трудиться, - есть не будешь. Однако я все же не понимаю, чего здесь надо Федьке? По-моему, лучше бы ты была с ним знакома на расстоянии. Ты не должна забывать, - говорю, - "откуда пришел и куда идешь", - кто такая ты и кто он.
– Бог, - говорит Хава, - создал всех людей равными.
– Да, да! Бог создал Адама по образу и подобию своему. Нельзя, однако, забывать, чго каждый должен искать себе ровню, как в писании сказано: "Каждый по достатку своему".
– Удивительное дело! - перебивает она меня. - На все у тебя имеется изречение. А нет ли у тебя изречения насчет того, что люди сами поделили себя на евреев и неевреев, на господ и рабов, на богачей и нищих?
– Те-те-те! - отвечаю я. - Это ты, дочка, больно далеко хватила!
И объясняю ей, что так уж повелось на земле с первых дней сотворения мира.
– А почему так повелось?
– Потому что бог так создал мир!
– А почему бог так создал мир?
– Ну, знаешь, - отвечаю я. - Если мы начнем спрашивачь, отчего да почему, так вопросам конца не будет!
– На то, - говорит она, - бог и дал нам разум, чтобы мы вопросы задавали...
Тогда я ей говорю:
– Есть у нас обычай: если курица петухом петь начинает, ее сейчас же к резнику волокут, как в молитве сказано: "Дарующий разум петуху..."
– А не хватит ли горланить? - вмешивается вдруг моя Голда, выходя из дому. - Уже час, как борщ на столе, а он все заливается!
– Вот те и здравствуй! Недаром мудрецы говорят: "У бабы слов - девять коробов". Тут о серьезных вещах толкуют, а она со своим молочным борщом!
– Молочный борщ, - отвечает Голда, - может быть, такая же серьезная вещь, как и все твои серьезные вещи...
– Поздравляю! - говорю я. - Новый философ выискался, прямо из-под печки! Мало того что дочери такими умными сделались, так и жена Тевье стала через трубу в небо летать!
– Уж раз заговорили про небо, так провались ты сквозь землю!
Как вам нравится такое приветствие, да еще натощак?
Словом, давайте, как пишется в книжках, оставим царевича и возьмемся за царевну, то есть за попа...
Однажды под вечер еду я домой с порожними крынками и у самой деревни встречаю его. Сидит на кованой бричке, сам правит лошадьми, а расчесанная борода развевается по ветру. "Ах ты, черт побери, думаю, хороша встреча!"
– Добрый вечер! - говорит он. - Не узнал меня, что ли?
– Скоро разбогатеете, батюшка! - отвечаю, снимаю шапку и хочу ехать дальше.
– Погоди немного, Тевль, - говорит он. - Куда ты так торопишься? Я хочу сказать тебе пару слов.
– Ну что ж! - отвечаю. - Если хорошее что-нибудь, пожалуйста! А если нет, - можно и до другого раза отложить
– А что у тебя называется "до другого раза"?
– До другого раза, - говорю я, - это до пришествия мессии.
– Мессия, - отвечает он, - уже пришел...
– Ну, это мы уже слыхали не раз. Вы бы, батюшка, что-нибудь новое придумали...
– А я как раз и собираюсь! - отвечает он: - Хочу поговорить с тобой о тебе самом, то есть о твоей дочери...
Екнуло у меня сердце: какое ему дело до моей дочери?
– Мои дочери, - говорю я, - упаси бог, не такие, чтобы за них говорить надо было: они и сами за себя постоять могут.
– Но тут, - отвечает он, - такое дело, что она сама о нем говорить не может. Тут должен говорить другой, потому что речь идет о весьма существенном, собственно, о ее судьбе...
– А кого, - говорю, - касается судьба моего дитяти? Мне кажется, уж если зашел разговор о судьбе, то я своей дочери отец до ста двадцати лет, не правда ли?
– Конечно, -- отвечает он, - ты своему дитяти отец. Но только ты слеп, не видишь, что дитя твое рвется в другой мир, а ты ее не понимаешь, либо понимать не хочешь...
– Не понимаю ли я ее, или не хочу понимать, - об этом можно потолковать. Но вы-то тут причем, батюшка?
– Меня, - говорит он, - это очень даже касается, потому что она сейчас в моем распоряжении...
– Что значит - в вашем распоряжении?
– А то и значит, что она под моей опекой... - отвечает поп, глядя мне прямо в глаза и расчесывая свою красивую окладистую бороду.
– Кто? - подскочил я. - Мое дитя под вашей опекой? А по какому праву? говорю и чувствую, что во мне все закипает.
– Ты только не горячись, Тевль! - отвечает он хладнокровно, с усмешкой. Давай лучше спокойно обсудим это дело. Ты знаешь, я тебе, упаси бог, не враг, хоть ты и еврей. Ты, - говорит, - знаешь, что я евреев уважаю, и у меня душа болит за их упрямство, за то, что они так несговорчивы и понять не хотят, что им добра желают.
– О доброжелательстве, батюшка, - отвечаю я, - вы со мной лучше не говорите, потому что каждое слово ваше для меня сейчас капля смертельного яда, пуля в сердце. Если вы мне действительно друг, как вы говорите, то прошу вас только об одном: оставьте мою дочь в покое...
– Ты глупый человек! - говорит он. - С дочерью твоей, упаси бог, ничего плохого не случится. Ее ждет счастье, она выходит замуж за хорошего человека, мне бы такую жизнь...
– Аминь! - отвечаю я будто в шутку, а у самого ад в сердце. - Кто же он, к примеру, жених этот, если я достоин знать?
– Да ты его, наверное, знаешь. Это очень славный, честный человек, образованный, хоть и самоучка; он влюблен в твою дочь и хочет на ней жениться, но не может, потому что он не еврей...
"Федька!" - подумал я, и точно огнем обожгла меня эта мысль, а затем холодным потом окатила, так что я еле усидел в тележке.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48