- Это вы к чему? - спрашивает мать.
- Просто так! - отвечает Песя и, достав из-под шали горшок со сметаной, сует его матери.
Мать обеими руками отталкивает от себя горшок.
- Господь с вами, Песя! Что вы делаете? Что вы? Разве мы бог весть кто? Вы меня разве не знаете?
- Вот именно, - оправдывается Песя, - потому что я вас знаю… Коровка - не сглазить бы - за последнее время поправилась… Есть, слава богу, и сыр и масло. Я вам даю взаймы. Вы мне, даст бог, вернете…
И соседка Песя еще долго о чем-то говорит с матерью, а меня тянет к бревнам, к теленку, к теленку! Если бы не стыдно было, я бы расплакался.
- Если отец будет тебя о чем-нибудь спрашивать, говори: «Слава богу!» - наказывает мне мать, а брат Эля объясняет подробнее:
- Ты не вздумай жаловаться, басни рассказывать, выдумки разные!… Отвечай только: слава богу. Слышишь, что тебе говорят?
И брат Эля вводит меня в комнату отца. Стол уставлен склянками, коробочками, баночками. Пахнет аптекой. Окно закрыто. Ради праздника комната убрана зеленью, на стенке у изголовья висит «могиндовид», сплетенный из любистики. Это, верно, Эля смастерил. Пол устлан пахучей травой.
Увидев меня, отец делает мне знак длинным тонким пальцем. Брат Эля подталкивает меня. Подхожу поближе. Я едва узнал отца. Лицо землистое. Седые волосы блестят, торчат поодиночке, будто нарочно воткнутые чужие волосы. Черные глаза сидят глубоко, как вставные, чужие глаза. Зубы тоже выглядят, как вставные, чужие зубы. Шея до того исхудала, что голова на вей еле держится. Хорошо еще, что он сидеть может… Губы издают какой-то странный звук, как при плавании: мпфу!… Отец кладет мне на лицо горячую руку с костлявыми пальцами и криво улыбается, как мертвец.
В комнату входит мать, а следом за нею доктор, веселый доктор с черными усами. Он встречает меня как старого приятеля, угощает щелчком по животу и весело говорит отцу:
- У вас гость к празднику? С гостем вас!
- Спасибо! - отвечает мать и кивает доктору, чтобы тот осмотрел больного и прописал ему что-нибудь.
Доктор с шумом распахивает окно и сердится на брата Элю за то, что окно постоянно закрыто.
- Я вам уже тысячу раз говорил: окно любит, чтобы его держали открытым!
Брат Эля кивает в сторону матери: это она виновата, не дает открывать окно, все боится, как бы отец, упаси бог, не простудился. Мать знаком просит доктора, чтобы он скорее осмотрел больного и прописал что-нибудь. Доктор достает часы, большие золотые часы. Брат Эля впивается в них глазами. Доктор замечает это.
- Вы хотите знать, который час? Без четырех минут половина одиннадцатого. А на ваших?
- Мои остановились, - отвечает брат Эля и как-то странно краснеет при этом от кончика носа до ушей.
Матери не терпится. Ей бы хотелось, чтобы доктор скорее осмотрел больного и прописал что-нибудь… Но доктор не торопится. Он расспрашивает о посторонних вещах: когда свадьба моего брата? Что говорит кантор Герш-Бер по поводу моего голоса? У меня, вероятно, говорит он, хороший голос. Голос, говорит он, передается по наследству. Матери невтерпеж! Доктор вместе со стулом поворачивается к больному и берет его сухую, горячую руку.
- Ну, кантор, как справляем нынешние праздники? Как молимся?
- Благодарение богу! - отвечает отец с мертвой улыбкой на губах.
- А именно? Меньше кашляли? Хорошо спали? - спрашивает доктор, наклонившись к нему совсем близко.
- Нет! - отвечает отец, едва переводя дыхание. - Наоборот… Кашлять - кашляем…, А спать - как раз не спится… Но, слава богу… праздник… такой день… Да и гость… на праздники…
Глаза всех устремлены на «гостя», а «гость» стоит потупившись, и мысли его витают где-то далеко отсюда, - возле сваленных бревен, где растут колючий репей и щелкающие хлопушки, возле соседского теленка, такого понятливого и превратившегося уже в «скотину», возле речки, шумно сбегающей вниз, или еще дальше - в необъятной шири лазурного свода, который называют небом…

8
Сметана, которую наша соседка Песя-толстая дала нам «взаймы», пришлась очень кстати. Я и брат Эля справили молочную трапезу: оба макали свежую булку в холодную сметану. Это было совсем не плохо.
- Плохо только, что так мало, - заметил мой брат Эля, который в этот день был так настроен, что позволил мне даже не торопиться к кантору Герш-Беру и поиграть немного дома.
- Ведь ты у нас гость на праздники! - сказал он и позволил мне играть на бревнах, правда, с условием, чтобы я не слишком шалил и не порвал, чего доброго, единственную пару штанишек.
Ха-ха-ха! Не порвать единственную пару штанишек! Смеяться некому, честное слово! Вы бы видели эту пару штанишек, - ну и ну! Давайте лучше о штанишках не говорить! Поговорим лучше о бревнах богача Иоси. Ах, бревна, бревна! Богач Иося думает, что бревна принадлежат ему. Вздор! Бревна - мои! Я из них сделал дворец и виноградник. Я - принц. Принц разгуливает у себя в винограднике, срывает хлопушку и - щелк по лбу, еще хлопушку - и снова щелк по лбу… И все мне завидуют. Даже сынишка богача Иоси, Генех-кривой. Он проходит мимо в новом люстриновом костюмчике, показывает на мои штаны, хохочет, щурит свой кривой глаз и говорит:
- Смотри, как бы ты чего не потерял…
- Уходи лучше подобру-поздорову, - отвечаю я, - не то брата позову!
К моему брату Эле мальчики питают уважение, и Генех-кривой убирается восвояси, а я снова остаюсь один, я - снова принц у себя в винограднике… Жаль только, что Мени нет! Наш соседский теленок уже больше не теленок, он уже «скотина». Так говорит наша соседка Песя. Что это значит «скотина»? И зачем его продали мяснику? Неужели на убой? Для того ли он родился, чтобы его потом зарезали? Для чего рождается теленок, для чего рождается человек?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75