Укрываясь за этой оградой, Матевосян со своими бойцами огнём отбивал атаки автоматчиков. Но теперь ограда стала совсем низкой, с годами она ушла в землю, и через неё можно было перешагнуть. Все подошли к углу ограды.
— Тут стоял наш пулемёт, — показал Матевосян. — Мы вели отсюда огонь по окнам клуба, где засели фашисты. Я думаю, здесь в земле можно найти много патронных гильз.
Кто-то из солдат принёс лопату и принялся копать. И в самом деле, с каждым новым взмахом лопата выбрасывала позеленевшие от времени гильзы калибра наших пулемётов. Но здесь оказались не только гильзы.
Что-то смутно забелело в разрытой земле, и Матевосян, быстро нагнувшись, поднял какой-то предмет. То была часть человеческого черепа. Почти в самой середине кости чернело пулевое отверстие с зазубренными краями. Молча инженер смотрел на эту находку, и лишь лицо его заметно побледнело да чуть-чуть дрожала ладонь, на которой лежала кость.
— Кто-то из наших, — глухо проговорил он. — Фашисты своих хоронили в городе.
Он поднял голову и обвёл столпившихся вокруг него солдат глазами, в которых стояли слезы.
— Их тут, под камнями, много лежит, — дрогнувшим голосом сказал он.
Никто не ответил ему — все чувствовали, что слова сейчас не нужны. Но по лицам молодых солдат было видно, что все услышанное и увиденное сегодня надолго запало им в душу.
Когда все тесной толпой направлялись к машинам, ожидавшим солдат, старшина Борис Орлов, сверхсрочник, прослуживший здесь, в Бресте, после войны около десяти лет, рассказал о том, как однажды он встретил тут, в крепости, одного из её бывших защитников.
Было это в 1951 или 1952 году летом. Группа солдат под командой Орлова работала в западной части Центрального острова, когда, проскочив мост через Мухавец, в крепость въехала легковая машина — такси из города. Машина остановилась у Холмских ворот, и из неё вышел офицер. Сняв фуражку и озираясь по сторонам, он медленно пошёл вдоль казарм в сторону Тереспольской башни, неподалёку от которой работали солдаты Орлова.
Офицер остановился у развалин Тереспольской башни. Это был майор лет сорока, с заметной проседью в тёмных волосах и со строгим, резко очерченным лицом. На груди его тесно в два ряда пестрели ордена и медали.
Майор долго стоял с непокрытой головой, пристально глядя на камни развалин и, видимо, не замечая солдат. Те, в свою очередь, без особенного любопытства поглядывали на незнакомого им командира. Офицеры, ехавшие служить за границу или возвращавшиеся на Родину из оккупационных войск, нередко в ожидании поезда приезжали с вокзала осмотреть крепость, о которой ходили такие удивительные рассказы. Солдаты уже привыкли к подобным посетителям.
Но то, что произошло затем, было не совсем обычным и невольно привлекло внимание солдат к приезжему. Незнакомый майор вдруг тихонько опустился на колени и потом приник украшенной орденами грудью к пыльным буровато-серым камням развалин, закрыв лицо руками. Громкие, неудержимо рвущиеся наружу рыдания донеслись до солдат.
Старшина и два бойца тотчас же подошли к офицеру.
«Что с вами, товарищ майор?» — участливо спросил Орлов.
Майор, вздрогнув от неожиданности, оглянулся. При виде бойцов он овладел собой и встал с земли. Лицо его было мокро от слез.
«Мы дрались здесь в сорок первом», — прерывающимся голосом ответил он.
Солдаты с сочувствием и живым любопытством смотрели на майора, как бы ожидая, что он заговорит о тех памятных ему днях. Но майор больше не сказал ничего. Он постоял ещё несколько минут, вытер платком глаза, надел фуражку и, козырнув солдатам и старшине, быстро пошёл к машине.
— Хотелось мне спросить его фамилию, да неловко было, — закончил свой рассказ старшина. — Вижу, расстроился человек сильно. Так он и уехал…
— А ведь, наверное, есть и другие оставшиеся в живых защитники крепости, — задумчиво сказал один из офицеров. — Живут по разным городам, и никто о них не знает…
На другой день после этой встречи мы с Матевосяном и Махначем приехали в Южный военный городок Бреста, где когда-то находился гитлеровский лагерь для военнопленных. Сейчас ничто не напоминает о том страшном времени. Правда, по-прежнему тут высятся те же красные кирпичные казарменные корпуса, вокруг которых густо разрослись большие деревья. Только в одном месте между домами стоит за оградой невысокий каменный обелиск, и на нём высечено:
«Вечная слава героям, павшим за свободу и независимость нашей Родины!»
Мы вышли около обелиска из машины, и здесь два взрослых человека начали рыдать, как дети. Матевосян сквозь рыдания, вспоминая тех людей, вместе с которыми ему пришлось быть в гитлеровском лагере, сказал:
— Они уже не могли ходить… Они только ползали и говорили нам: «Товарищи, вырветесь за проволоку, не забывайте о нас, отомстите за нас!»
А Махнач, также сквозь слёзы, сказал, показывая на густые зелёные деревья:
— Вот здесь не было ни одного листа — пленные все съели.
Очень много незабываемых, поистине потрясающих впечатлений оставила эта поездка в Брест. Мы ежедневно бывали в крепости с Матевосяном и Махначем. Кроме того, мне удалось разыскать в Бресте семьи командиров, погибших в крепости, — тех самых женщин и детей, которые вместе с нашими воинами пережили все тяготы обороны в памятные дни июня и июля 1941 года. Со многими из них я подробно побеседовал и записал их воспоминания.
Мы пробыли в Бресте неделю и вернулись назад. Матевосян, Никонова и я уехали в Москву, а Махнач вернулся к себе в Минск.
В Москве Матевосян ещё на некоторое время задержался, используя оставшиеся дни отпуска. Ему нужно было добиться пересмотра вопроса о своей партийности в Центральном Комитете партии.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24