Александр Житинский
ХЕОПС И НЕФЕРТИТИ

* Бессловесная тварь
* Новая тема
* Кембридж
* Отдел координации
* Аветик Вартанович
* Монтаж Нефертити
* Испытания
* Процесс обучения
* Контакт
* Побег
* Тихон
Бессловесная тварь
В детстве я мечтал стать ветеринарным врачом. Желание, прямо скажем,
необычное для мальчика. Да и для девочки тоже. Как правило в нежном воз-
расте влеет к подвигам. Хочется что-нибудь покорить, куда-нибудь взоб-
раться и долго не слезать оттуда или же выслеживать закоренелых преступ-
ников.
Я любил животных в особенности зверей, и имел несамостоятельный ха-
рактер. Сейчас я объясню, как связаны между собой эти качества.
Начнем с несамостоятельности.
Когда мне говорят "иди" - я иду. "Стой" - я стою. Я стараюсь идти в
ногу и стоять в строю не шелохнувшись. Это совсем не означает, что мне
так хочется. Но выделяться я не могу. Мне кажется это постыдным. Когда
кто-нибудь поблизости выделяется, я завидую ему, но мне за него неудоб-
но. Например, петь в одиночку перед людьми, считая что у тебя красивый
голос, - это заманчиво, но стыдно. Я всегда пою в хоре.
Мама говорила, что я привык ходить на поводу.
Между прочим, она сама сконструировала мне этот поводок и успешно им
пользовалась до недавнего времени. Моя мама обладает непреклонным харак-
тером и стальной волей. Именно потому, как я теперь понимаю, она расста-
лась с папой, когда мне было семь лет. Моя мама - художница. Она работа-
ет с тканями. Из цветных лоскутков она создает замечательные полотна -
портреты друзей, натюрморты и батальные сцены. Она шьет их на машинке.
Портреты и натюрморты забирают друзья, а батальные сцены висят на стене
в маминой комнате и пылятся. Я раз в месяц чищу их пылесосом. Мама счи-
тает, что творчество должно быть свободным и независимым. Всякая помеха
ему рассматривается мамой как выпад против ее личности.
С семи лет я мою посуду. С двенадцати - готовлю обеды и стираю.
Раньше это делал папа. Промежуток в пять лет между мойкой посуды и стир-
кой, когда папа ушел вести хозяйство к другой жене, я вспоминать не люб-
лю. Мама сидела за швейной машинкой, прострачивая батальные сцены, а я
жарил яичницы - по три сковородки в день и осваивал стиральную машину.
В общем, я шел на поводу у мамы.
Другими словами, я чувствовал себя безответным щенком, попавшим в
умелые руки дрессировщицы. Понятна теперь моя любовь и привязанность к
собакам, а потом уже и ко всем бессловесным тварям - лошадям, коровам,
козам, зайцам, медведям, тиграм, слонам, крокодилам и жирафам. Я сам был
бессловесной тварью. Я мало и редко говорил, а если говорил, то неубеди-
тельно и неумело. Я не любил говорить.
Звери понимают друг друга без слов. Поразительные единение и органи-
зованность звериного стада! Представьте себе, что они стали бы дискути-
ровать, дебатировать и декларировать. Они бы просто погибли.
Звери также не умеют врать.
Поэт Есенин когда-то назвал зверей "меньшими братьями" и сообщил, что
он никогда не бил их по голове, хотя такая постановка вопроса меня лично
удивляет. Почему их непременно нужно бить по голове? На самом деле они
наши старшие братья. И эволюционно, и нравственно. А меньшие и изворот-
ливые братья - это мы. Впрочем, стихи безусловно прекрасные.
Только в одном случае я жалею о том, что звери лишены языка. Они не
могут пожаловаться на боль. Звери тоже болеют, но лечить их тррудно. У
льва болит зуб, но знает об этом один лев. Дрессировщик об этом не зна-
ет. Он видит, что со львом что-то неладное, и дает ему лекарство от же-
лудка. И лев мучается дополнительно.
Вот почему в детстве меня тянуло в ветеринарные врачи. Я посещал кру-
жок биологии, которым руководил Аветик Вартанович Папазян. Он был похож
на грустного бегемота - с маленькими черными глазами, с большим животом
и синеватыми круглыми щеками. Из недр Папазяна исторгались шумные вздо-
хи. Папазян был одинок и неухожен. Мы выращивали морских свинок в огром-
ных количествах. Кроме свинок мы квлекались хомяками, черепахами и аква-
риумными рыбками. Папазян брал черепаху короткими волосатыми пальцами и
клал себе на живот. Черераха ползала по животу Папазяна, как по земному
шару, пока Аветик Вартанович сидел не шевелясь, откинувшись на стуле.
Потом Папазян крупно вздыхал, напоминая черепахе землетрясение, и гово-
рил с удивительной нежностью старого армянина:
- Черепаха слышит тепло...
И мы тоже слышали тепло Папазяна. Между собой мы звали его папой Зя-
ном. Папазян был одинок вдвойне - у него не было жены, а родная Армения
находилась так далеко, что черепаха не доползла бы до нее за всю свою
жизнь. А живут черепахи долго.
Получилось так, что Аветик Вартанович в некотором смысле заменил мне
отца, сбежавшего от стрекотания маминой творческой машинки. Одно время
мне хотелось, чтобы мама вышла за него замуж. Я даже познакомил их. На
следующий день мама мне сказала:
- От него пахнет морской свинкой.
И я понял, что мой номер не удался. Хотя морские свинки не пахнут.
Кошки пахнут значительно хуже. Моя мама из всех животных признает только
кошек. Может быть, поэтому я их не люблю - единственных из всех зверей.
Таким образом, если вырвжвться математически, я люблю все множество зве-
рей, исключая одну точку - кошек. Эту точку любит мама. Значит, мы с ма-
мой любим все множество.
Эту несложную теорему я ощущаю на своей шкуре каждодневно. В эпоху
папы у нас было две кошки. После него появился еще кот, которого мама в
память об ушедшем папе назвала Пуританином.
1 2 3 4